 |
|||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||
 |
|||||||||||||||||||
|
СВЯТОЙ АНТОНИЙ МАРИЯ КЛАРЕТ Человек, борющийся за свое призвание Титул оригинала: Der heilige Antonius Maria Claret. Ein Mensch ringt um seine prophetische Sendung. © 1992, Verlag Hermagoras, Klagenfurt/Wien Entwurf des Umschlages: Josef Blazej © Русское издание: Издательский Центр «Claretianum» Красноярск, 2006 Перевод: Ю. Хващевский. Редактор: о. Антоний Бадура CMF Издательский Центр «Claretianum» 660000, Красноярск, а/я 25216 О. Петру Швайгеру, великому немецкому Кларетину, генералу Конгрегации в 1949-1967 годах, о котором непрестанно помню, и которым не перестаю восхищаться. С благодарностью за мудрость жизни, и особенно за любовь.
ОГЛАВЛЕНИЕ Краткое жизнеописание св. Антония Марии Кларета
Юный Кларет шел своим собственным путем Тернии заглушили хорошее зерно
Основные добродетели «миссионера»
Глава III. НА КАНАРСКИХ ОСТРОВАХ «Блаженные острова» (Insulae fortunae) Кодина и Кларет тотчас же приступили к работе
Решение основать общину миссионеров В середине мая я приехал в Барселону Задание Кларетинов и дух, движущий ними Сыном Непорочного Сердца Марии Кларет поддерживал также и женские общины
Одиннадцатого августа 1849 года Двадцать восьмого декабря 1850 года Достаточное количество хороших священников Насущные проблемы жителей Кубы В борьбе с рабством и расовым притеснением Сильнее всего эпидемия холеры проявила себя в Сантьяго Архиепископ борется за свою миссию
Глава VI. ИСПОВЕДНИК КОРОЛЕВЫ ИЗАБЕЛЛЫ II Кларет не был доволен своим пребыванием при дворе Для миссионерской деятельности Кларета
Многочисленные приятели и друзья
Работа на Соборе и настроение в Риме Так умер великий апостол нашего времени
Глава X. МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ЛЕГЕНДОЙ Что говорят о св. Антонии Кларете 2. На Канарских островах (1847-1848) 4. При королевском дворе (1857-1868)
Новая действительность современного мира и Церкви в мире открывает нам совершенно новое качество — призыв Святого Духа, и велит нам, в духе ответственности за самих себя, за мир и Церковь нашего времени, отдать все силы и самих себя делу Новой Евангелизации: новой по духу, методам и средствам выражения, способной создать «цивилизацию любви». Однако современный человек, зачастую растерянный и смятенный в разобщенном обществе индивидуумов, ищет новые образцы — не только для подражания, но и для того, чтобы они помогли ему стать самим собой и найти свое место в Церкви. Итак, мы с радостью отдаем в руки читателя книгу, повествующую о личности пока еще малоизвестного святого — Антония Марии Кларета, Основателя Конгрегации Миссионеров Кларетинов, человека, борющегося за свое призвание, одного из величайших людей Церкви Испании девятнадцатого века, которого потомки назвали «Павлом XIX века». Св. Антоний Кларет (р. 23 декабря 1807 года в Салленте, в Каталонии) очень рано, на родной испанской земле понял, что такое раздор, который через изъязвленные ненавистью и жестокостью человеческие сердца надолго воцарился в этой славной земле рыцарей. Религиозное и нравственное падение, утрата иерархии ценностей, восстания, гражданские войны, перевороты — вот «мир», бросивший вызов отцу Кларету. Увлеченный словами Священного Писания: «…какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16, 26), — тем самым Словом, которое он, как апостол Христа, ревностный слуга Слова, неутомимый миссионер, человек, не имеющий постоянного места на земле и крыши над головой, он начал сеять зерна любви. Став сначала настоятелем, затем миссионером для народа, архиепископом Сантьяго де Куба и исповедником королевы, он не имел ни минуты покоя до конца своих дней, не переставая превращать потерянные сердца людей в плодоносную почву. Ведомый Святым Духом Божиим, разделив жизнь и миссию Иисуса-Пророка и послушный Его слову, он проповедовал его, пешком пройдя через всю Испанию, Канарские острова и Кубу, чтобы в самом конце, уже как участник Первого Ватиканского Собора, защищать в Риме догмат о непогрешимости Папы Римского. Кларет оказывал влияние на других людей не только посредством проповеди, но и через книги — раздавая Священное Писание и катехизис. Он и сам писал, издавал многочисленные листовки, брошюры, письма, небольшие книжечки и толстые книги. Но прежде всего он привлекал других ко Христу величием своего духа и правдивым примером собственной жизни. Быв основателем двух монашеских конгрегаций и многочисленных институтов, особенно Академии Архангела Михаила, собравшей деятелей культуры (писателей и артистов), он стоял у истоков Католического Действия и движения мирян в Церкви. Отец Кларет, всю жизнь боровшийся с притеснениями и несправедливостью, защищая достоинство человека и его права, стал не только «знамением времени», но и объектом многочисленных нападений и гонения. Он умер в изгнании и в одиночестве на французской земле, в аббатстве монахов-цистерцианцев в Фонфруа. Неутомимый апостол Слова, всю жизнь посвятивший делу Евангелизации, 16 июля 1849 года, в Вик (Испания) основал Общину Миссионеров — Сынов Блаженной Девы Марии (сокращенно называемых Миссионерами-Кларетинами). Принятие Слова, учениками которого мы являемся (ср. Лк 8, 21), проповедь Слова и свидетельствование о нем — вот квинтэссенция духовности Миссионеров-Кларетинов, в этом они хотят подражать Иисусу-Пророку, сильному в словах и делах (ср. Лк 24, 19) в силе Духа. Сегодня Кларетины работают на пяти континентах, в разных частях разобщенного мира, желая соединить их в один Народ Божий и общину братьев. Трудятся они и в Польше, где на протяжении последних двадцати лет развивается молодая провинция, члены которой трудятся в России, Беларуси, в республике Берег Слоновой Кости. Читая эту книгу, мы открываем для себя личность святого, который, величием своего духа, святостью жизни и апостольским служением способен поразить даже человека конца XX века. Мы надеемся, что личность и дело св. Антония Кларета, которому Господь уделил благодати свершения чрезвычайной миссии — защиты и сохранения красоты Церкви, дабы она могла проповедовать Евангелие верно и неодолимо — поможет обновить и вдохнет свежие силы в дело Новой Евангелизации, главное задание христиан на пороге XXI века. О. Станислав Пюрковский CMF, настоятель польской провинции 24 октября 1933 г.,в литургическое воспоминание св. Антония Марии Кларета — Основателя Конгрегации.
Стенли Дж. Пейн, профессор истории из Висконсина (США), в своей книге «El catolicismo espanol» пишет: Выдающейся личностью из числа духовных лиц того времени был Антонии Мария Кларет, несомненно главная фигура дела Евангелизации Испании в XIX веке. После своего ухода с должности архиепископа Гаваны[1] он был назначен исповедником и духовным наставником королевы (Изабеллы II), тем самым став ее главным советником в религиозных вопросах. Он был аскетом, почти мистиком, религиозным писателем, особенно близким народу; был меценатом миссионерской деятельности в стране; впоследствии был причислен к лику блаженных, а затем святых. Что касается политики, то его влияние на назначение епископов в то время было настолько велико, что Рим почти автоматически утверждал предложенные Мадридом кандидатуры. В пятидесятые и шестидесятые годы новое поколение иерархов поддерживало консервативную и либеральную монархию, и отличалось еще большим послушанием о отношению к Папе Римскому, догмат о непогрешимости которого испанские епископы решительно поддержали на соборе 1870 года.[2] Пейн склонен даже говорить об «эпохе Кларета».[3] Личность святого не утратила своей притягательности и сегодня. Антоний Мария Кларет может показаться нам человеком полным противоречий и контрастов: мы вновь и вновь восхищаемся его эрудицией, а потом поражаемся, как мог он поступать столь простодушно; он — человек своего времени, к примеру, его позиция по вопросу рабства или войны чрезмерно пассивна, тем не менее, в контексте бед и проблем совей эпохи он выступает как великий апостол, способствуя — используя современные средства, такие как книги, брошюры, листовки, а в Церкви поддерживая общинножительство — преображению человека и окружающей его действительности. Создается впечатление, что он и слышать не желал о политике, однако с другой стороны мы видим, что его суждение о политических событиях той эпохи взвешенно и верно. Беседа Кларета с Пием IX убеждает их обоих в том, что его собеседник в совершенстве ориентируется в политике. Кларет — гениальный организатор, он искренен и открыт как ребенок, предан, как друг, верен и последователен, как святой.
*** Великий ученый, о. Хосе Пуигдесенс, в 1928 году опубликовал психологическую монографию, посвященную Антонию Марии Кларету, которую он сам назвал очерком. Это необычайно ценная и интересная работа. Пуигдесенс был прав, назвав ее «очерком», ибо личность Кларета слишком велика, а многие вопросы, касающиеся как его самого, так и его столетия, еще ждут своих исследователей.[4] Намерением автора этой книги несомненно было указание личности св. Антония Марии Кларета в ее историческом и религиозном аспектах — со свей скромностью, но живо и увлекательно. О. Петр Швайгер, Генеральный настоятель Конгрегации Миссионеров-Кларетинов в 1949-1967 гг. после появления на свет четвертого издания книги прислал мне письмо, в котором прекрасно выразил мое намерение… и то, чего я желал достичь, соглашаясь на новое издание: прочел новую книгу о Кларете и считаю, что она очень хороша, и то потому, что в ней Вы часто даете право голоса самому Кларету, цитируя фрагменты его «Автобиографии». Подзаголовок «Человек, борющийся за свое апостольское призвание» очень удачен и попадает прямо в точку. На каждом месте Кларету доводилось потрудиться лишь несколько лет, но везде он подчинялся зову любви ко Христу и Деве Марии… Поздравляю и благодарю Вас, дорогой отец Хосеф. *** Мою особую благодарность я выражаю др. Элизабет Зайдль, которая помогла мне перевести эту книгу с испанского языка на немецкий. Хосеф Гарсия-Каскалес CMF
КРАТКОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СВ. АНТОНИЯ МАРИИ КЛАРЕТА 1807 — Св. Антоний Мария Кларет родился в испанском городке Саллент (провинция Барселона) 23 декабря 1807 года, и был пятым ребенком из одиннадцати детей. Его семья владела небольшой ткацкой фабрикой. В доме царила глубоко религиозная атмосфера: молитва, особенно розарий, была привычным делом. За два месяца до рождения Антония войска Наполеона пересекли границу Испании, поэтому первыми воспоминаниями Кларета стали война, смятение, бегство. Одиннадцати лет отроду Кларет размышлял о вечности и предвечном предназначении людей. Об этом он подробно вспоминает в своей «Автобиографии». В остальном, его детство было спокойным. 1819 — В двенадцать лет он уже хотел стать священником. Поскольку латинский язык в Испании официально не преподавался, Кларету пришлось брать частные уроки. Но его учеба была недолгой — он понадобился отцу на фабрике, куда и поступил подмастерьем. 1825 — В возрасте восемнадцати лет Антоний перебрался в Барселону, чтобы получить образование в области ткацкого мастерства. Учился и работал он на ткацких фабриках «Lonja». Но очень скоро Кларет добивается в этой области больших успехов, превосходящих все ожидания. Он — лучший, и, увлекшись собственными успехами, он забывает о священническом призвании. Но, тем не менее, его жизнь, в необычайно трудной среде, не просто безупречна, но даже и образцова. Как раз в то время в Каталонии складывается современный тип промышленности, начинается процесс урбанизации, в самой Барселоне проходят первые забастовки. Однако молодой Кларет, видя все это, продолжает идти собственным путем: такова будет его позиция на протяжении всей жизни, позиция, которая вызовет множество вопросов и кривотолков. Тогда же происходят первые столкновения между абсолютистами и конституционалистами. Церковь подвергается гонениям, убивают епископа города Вика. 1829 — Когда Кларету исполняется двадцать два года, трагическое происшествие с его другом, опасность для жизни, душевное смятение и размышления над словами Христа: «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16, 26) пробуждают в нем желание стать монахом-картузианцем. Чтобы к этому подготовиться, Антоний поступает в духовную семинарию в Вике. На следующий год он предпринял попытку вступить в орден картузианцев в Монте Алегре неподалеку от Барселоны. Но кровотечение[5] во время грозы на пути к картузианцам заставляет его отказаться от своего намерения. В «Автобиографии» он вспоминает о том, что в 1831 году его мучило сильное искушение похотью, которое он преодолел при чрезвычайных обстоятельствах (явление Богородицы). Этот опыт, а также чтение Священного Писания и житий святых пробудили в нем призвание к апостольской жизни. Всю свою жизнь Кларет не слишком будет доверять явлениям и откровениям: для него они будут только поводом для углубления духовной жизни. И лишь благодаря ней, благодаря молитве он обретает ясное понимание того, что он делает. Атмосфера в духовной семинарии в Вик была особенно благоприятной. Испания все еще переживает апогей религиозной жизни, хотя религиозность людей направлена почти исключительно на самоспасение. В семинарии Кларет подружился с Хайме Бальмесом, известным испанским философом, и многими из тех, кто впоследствии стал епископом. 1835 — 13 июня 1835 года, в период наиболее ожесточенных монархических войн, Кларета рукополагают в священники в Сольсоне (Пиренеи), поскольку его епископ в Вик умер. Сразу после этого он становится управляющим прихода в своем родном Салленте. Не оставляет он и учебу. В тот год в Испании объявили упразднение монашеских орденов. В июле в нескольких городах было убито много монахов и монахинь, в других поджигали церкви. Почти всем испанским епископам пришлось оставить свои епархии. 1839 — Кларет оканчивает учебу и отправляется в Рим, чтобы отдать себя в распоряжение Конгрегации распространения веры. Однако поскольку кардиналы находились в отпусках, Антоний использует это время для участия в реколлекциях. Следуя совету реколлекциониста, одного иезуита, он вступает в Общество Иисуса. Спустя несколько месяцев болезнь вынуждает его оставить новициат. Вернувшись в Испанию в 1840 году Кларет становится управляющим прихода в Виладрау (15 августа). Здесь он начинает вести миссии для народа и в этом открывает свою харизму. Спустя еще год, в 1841 году, он оставляет приход и переезжает в Вик, предлагая епископам свои способности в проведении миссий. Но очень скоро, по причине политических беспорядков, ему приходится отказаться от миссионерской деятельности. 1843 — Лишь в 1843 году Кларет смог вернуться к ведению миссий и интенсивно развернуть свою деятельность. До 1847 года он пешком проходит через всю Каталонию, везде проповедуя, пишет листовки, которые сам повсюду раздает. В то же время он основывает «Союз против кощунств» и «Общину хорошей книги». Таким образом, в его деятельности появляется новое измерение: стремление к жизни и работе в общине, создание малых групп. 1848 — Новая война вынуждает Кларета прервать миссии. Он отправляется на Канарские острова, где проводит напряженную апостольскую работу. Почти в каждой местности Гран Канария он благовествует и проводит миссии для народа. Об огромном влиянии Кларета свидетельствует еще живая народная память о миссионере. В это же время он основывает издательство «Libreria Religiosa». 1849 — В мае 1849 года Антоний возвращается в Каталонию. Шестнадцатого июля он основывает Конгрегацию Сыновей Непорочного Сердца Девы Марии, известных как «Кларетины». Но поскольку в одиночку с работой он справиться уже не мог, Антоний подобрал себе группу из священников-единомышленников. Эта небольшая группа из пяти человек дала положила начало известной сегодня во всем мире конгрегации. Четырнадцатого августа 1847 года Кларета назначают архиепископом Сантьяго де Куба. Перед тем, как отправиться на Кубу, в 1850 году он закладывает фундамент Конгрегации Дочерей Непорочного Сердца Девы Марии, организационно близкое современным институтам посвященной Богу жизни. Таким образом, он продолжает свою идею: дать христианам возможность развиваться в подлинных общинах. 1850 — Шестого октября 1850 года в кафедральном соборе в Вике Кларет получает епископскую хиротонию. Однако поскольку он, проводя миссионерскую деятельность, приобрел большую известность как «отец Кларет», это прозвище остается самым известным его титулом как после хиротонии, так и по причислению его к лику святых. 1851 — 16 февраля 1851 года, спустя почти два года после его назначения архиепископом, он прибывает в Сантьяго де Куба. С 1851 по 1855 год Кларет предпринимает ряд действенных мер по духовному обновлению священников, создает много новых приходов, организовывает группу миссионеров для проведения миссий для народа во всей епархии. Сам он проходит через всю епархию — где пешком, где на лошади. Заботясь об образовании детей и молодежи, он основывает Конгрегацию Сестер Непорочного Зачатия, ныне называемых кларетинками. Везде организовывает сберегательные кассы и создает Братство Христианской Науки. 1856 — Первого февраля 1856 года, во время четвертого пастырского посещения Кларетом Ольгуна произошло покушение на его жизнь: он серьезно ранен в лицо и правое плечо. Выздоровление длится долго, а когда он возвращается в Сантьяго де Куба, постоялые дворы, где он, по слухам, ночует, к утру выгорают дотла. 1857 — Кларета призывают в Мадрид. Королева Изабелла II назначает его своим духовным наставником и исповедником. Однако причина его вызова в столицу не только в этом. Здесь Кларет целиком посвящает себя проповеди Слова Божия и неутомимо пишет новые книги и листовки. 1858 — Кларет основывает «Academia de San Miguel», союз известных профессоров, а в 1859 году — семинарию и коллегию в Эскориале. В 1864 году в Испании Кларет создает сеть народных библиотек. В его задачи входит предлагать вместе с нунцием Риму кандидатуры в епископы для испанских епархий. Тех епископов, практически назначенных Кларетом, кардинал Шарль Лавижер во время Первого Ватиканского Собора сравнит с Отцами Церкви. В то же самое время Кларет становится духовным отцом св. Михаэлы Пресвятого Таинства. Кларет представляет проект нового закона об образовании и доводит до его принятия. Его неистово критикует антиклерикальное сообщество, появляется множество поддельных его работ, которые его недоброжелатели «украшают» порнографическими рисунками. Во время путешествия королевы по Испании он использует все доступные ему возможности чтобы везде проповедовать Слово Божие. 1868 — Тридцатого сентября 1868 года революционеры приговаривают королеву к изгнанию. Кларет вынужден покинуть Испанию вместе с ней — больше увидеть Испанию ему не доведется. Он поселяется в Париже, где становится свидетелем тяжелой ситуации испанских эмигрантов, и создает организацию, цель которой — помочь им. По заданию нового правительства Испании, испанские и французские средства массовой информации организуют кампанию против Кларета. Волна ложных обвинений в его адрес прокатывается и по другим странам, в частности Германии и Австрии. 1869 — Второго апреля 1869 года Кларет отправляется в Рим. Вместе с другими богословами он работает над подготовкой к Первому Ватиканскому Собору. Восьмого декабря 1969 года открылся Первый Ватиканский Собор. Кларет принимал участие в его заседаниях. Однако его здоровье уже изрядно подорвано, и он не может активно работать. И всё же, несмотря на это он пишет в свободное время несколько брошюр. 1870 — Тридцать первого мая 1870 года во время соборного заседания Кларет произносит речь на тему непогрешимости Папы Римского — она становится свидетельством его личной верности Церкви и папству. Вскоре после этого он выезжает в Прадес во Франции к своим миссионерам. Испанское революционное правительство требует выдачи архиепископа. Кларету приходится укрываться в монастыре монахов-цистерцианцев в Фонфруа на юге Франции. Двадцать четвертого октября 1870 года, окруженный кларетинами и цистерцианцами, Кларет умирает. Двадцать пятого февраля 1934 года Папа Римский Пий XI причислил Антония Марию Кларета к лику блаженных. Седьмого мая 1950 года Папа Римский Пий XII причислил Кларета к лику святых. Литургическое воспоминание св. Антония Марии Кларета совершается 24 октября.
Антоний Кларет, неопресвитер, немного опоздавший с распознанием призвания, совершал в своем родном Салленте свою первую святую мессу. В родном городке юным примициантом уже восхищались — молодой Кларет был очень способным и отличался необычайной энергией. Но намного большее значение имело то, как сам он входил в жизнь священника. В своей деятельности Кларет искал пророческое начало, и его действительно следует считать апостолом, даже если в чем-то он остался человеком своего времени. Однако каким же образом должна была проявиться, выкристаллизоваться его харизма, апостольское рвение на благо людей, Кларет пока не знал и скорее всего даже не задумывался. Он стал архиепископом и исповедником королевы Испании Изабеллы II, но самым важным в его жизни остался интерес к конкретному человеку. Будучи настоятелем прихода, Кларет не чувствовал себя на своем месте, такая работа была для него слишком неподвижной. Он стал послушником у иезуитов, но, кажется, ни иезуиты ему не нравились, ни он — иезуитам. Кларет всегда искал близкого общения с человеком. Когда же противился тому, чтобы стать архиепископом и исповедником королевы, то не только и даже не столько из чувства смирения, сколько потому — и наверняка подсознательно, но ясно — что чувствовал, как императив для внутренней миссии, необходимость отдать свою жизнь и деятельность на службу апостольской обязанности, став действенным помощником для нуждающихся, спутником всем людям доброй воли. Молодому священнику было 28 лет, и вся двадцати восьмилетняя история его жизни привела его к мысли об апостольстве. Но жизнь не избавила его от долгих и мучительных исканий. Редко кому выпадает пройти столько трудных путей и ложных троп на пути к своему месту в общине, к своей цели, сколько выпало на долю молодого Кларета. Молодой священник еще не достиг цели. Еще нескоро он сумеет обрести в призвании священника свою особую харизму.
«Некий важный
господин», Такими простыми словами Кларет сообщает о началах своего пути к священству и поискам своей пророческой миссии. Времена, в которых Кларету выпало жить, несомненно, были наиболее смутным и неспокойным периодом истории Испании. Стать священником было непросто. Обучение в семинариях в Испании было запрещено. Латинский язык изучался только в частном порядке. Когда умер священник, который вызвался научить юного Кларета латинскому языку, возможность в будущем стать священником на время исчезла за горизонтом, тем более, что отец будущего святого нуждался в нем на своей семейной фабрике. Итак, с одной стороны положение в стране и происходящие в ней события, а с другой перспектива быть удержанным семьей не давали Кларету остановить свой выбор на чем-либо одном, заставляя колебаться то в ту, то в другую сторону.
свои гротескные полотна, посвященные актуальным событиям, когда в небольшом городке Саллент, 23 декабря 1807 года на свет появился Кларет. Его родителями были Ян Кларет и Хосефа Клара. Как сказано в Автобиографии, они отличались большим почитанием Пресвятого Таинства и Пресвятой Девы Марии. 25 декабря 1807 года Кларет был крещен и получил следующие имена: Антоний, Адхуторио и Ян; впоследствии, став епископом, он, из любви к Богородице добавит к ним еще одно — Мария.[7] Кларет был пятым ребенком, а всего в их семье было одиннадцать детей. Вскоре Наполеон ввел свои войска в Испанию, но, как оказалось, этот народ был ему не по зубам. Его владычество не распространилось дальше его собственных пушек, а это означало смуту, отчаянную и жестокую guerilla (именно тогда и появилось это слово и способ ведения войны), поджоги и смерть. Солдаты Наполеона сжигали каждую деревню, из которой уходили: «В назидание», — как говорили они; «Себе на погибель», — отвечали испанцы. Первые два года жизни Кларета прошли в обстановке такой смуты. Неоднократно, будучи ребенком, ему приходилось покидать свой город вместе с остальными жителями. В Автобиографии он вспоминает, как его несли не плечах. Позже, когда ему было четыре или пять лет, он мог идти сам, и почти всегда его вел за руку его дед Ян Клара.[8] Наполеону пришлось уйти из Испании, но распространяемые им идеи французской революции претворить в жизнь было уже невозможно. Век Просвещения охватил Испанию. Почти все испанцы того времени, особенно те, кто жил на континенте, были безграмотны (97%). Просвещение в Испании сохранило «католический» характер, и, тем не менее, истины католической веры были подвергнуты сомнению. XVIII век имел свое особенное значение для истории Испании, поскольку был впервые культурный переворот совершился без участия религиозных мыслителей и образованного духовенства.[9] Это был век зарождения секуляризма и первых шагов Испании в сторону либерализма и современного капитализма. Деятельность Бенито Херонимо Фейхоо (Benito Jeronimo Feijoo), монаха-бенедиктинца из Галисии, популяризатора науки, произвела переворот; его книги и идеи знали все испанские интеллектуалы. Вольнодумство и антиклерикализм дали знать о себе уже под конец столетия. В религиозной жизни, в сфере религиозных практик испанское католичество пережевало невиданный доселе расцвет. Верные учению Тридентского Собора, католики, прежде всего, заботились о личном спасении. В XVII и XVIII веках предметом молитвы было, главным образом, спасение собственной души. Религиозная жизнь в Испании периода барокко достигла высот в процессиях, религиозных торжествах, публичных церемониях, хотя в конце столетия оно начало постепенно приходить в упадок.[10] Кларет жил и рос в Каталонии, стране, входящей в развивающуюся Испанию, однако его религиозная жизнь дома была проста и обыденна. Он стал свидетелем смуты, которую XVIII век уготовал веку следующему, но для нас по-прежнему тайна, о чем он думал в глубине своего духа и сердца обо всем происходящем вокруг, о знамениях времени, указывающих будущее. Кларет был еще ребенком, ему было около пяти лет, когда в Кадиксе на юге Испании (в Андалузии), прошло заседание Кортесов (испанского парламента), на котором была принята Конституция — это было эпохальное, революционное событие. Третью часть депутатов составляли священники и епископы. Однако Конституция провозглашала основные свободы человека, его права. Либеральное движение зародилось в Испании и можно сказать, что сессия Кортесов в Кадиксе было временем рождения всех освободительных партий на свете.[11] Однако заседание проходило как раз тогда, когда Испания вела с Наполеоном кровавую войну за независимость и была не в состоянии заниматься зарождающимися общественно-политическими движениями. В 1814 году в Мадрид после победы над Наполеоном вернулся Фердинанд VII, которого называли «El deseado» (желанный, долгожданный). Фердинанд VII — один из наиболее противоречивых монархов в нашей истории. В миг своего прибытия, и даже долго после, он пользовался огромной популярностью: испанцы называли его «Долгожданным». Несомненно, от него многого ожидали, словно его возвращение могло чему-то благоприятствовать. Если посмотреть с этой точки зрения, то легко понять, что он многих разочаровал. Вопреки расхожему представлению, Фердинанд VII не был деспотом, чудовищем или садистом. Верно то, что он был обычным человеком, с ограниченными возможностями в том, что касалось инициатив, не очень любил перемены, и, как оказалось, по большому счету не был способен справляться с проблемами. Он предпочитал их игнорировать и пускать на самотек, по мере возможности избегая авантюр. Правил он в значительно меньшей степени, чем принято считать: скорее управляли им самим, то одни, то другие. Он же был весьма восприимчив к их влиянию, а оно не всегда было положительным. Многие из совершенных им ошибок следовало бы приписать его советчикам… Несмотря на все это, мы не покривим душой, если заметим, что правил он жестко и правление его было абсолютным.[12] И поскольку был он дерзкий, лживый, настроенный оппортунистически и абсолютистский правитель, ему не составило большого труда не заметить и отложить в сторону Конституцию из Кадикса. Кларет будет исповедником и духовным наставником дочери Фердинанда VII. Когда его рукополагали в священники, король уже два года как умер. В 1820году, когда Кларету исполнилось 12 лет, произошел один из наиболее плохо подготовленных pronunciamientos (военных переворотов), который возглавил молодой полковник Рафаэль де Риего. Лживый Фердинанд был вынужден сдаться и призвать страну устроить жизнь сообразно Конституции из Кадикса: «Marchemos todos, y yo el primero, por la senda constitucional» («Вступим все как один, и я буду первым из вас, на путь конституции»). К этому его принудили тайные общества и армия. Но покорность короля была недолгой: спустя три года, в 1823 году, с помощью «ста тысяч сынов святого Людовика» (чужеземных полков, отправленных в Испанию для поддержания абсолютистской власти Фердинанда VII, в частности по инициативе Шатобриана) ему удалось вновь отвергнуть конституцию. О чем думал в то время каталонец Антоний Кларет? Об этом он не пишет ни в своей Автобиографии, ни где-либо еще. Кто-то назвал историю Испании в 1814-1876 годах опереточной историей.[13] Нам кажется, что молодой Кларет смеялся над этой опереттой и страдал из-за нее, но он все же искал свой собственный путь. Многое указывает на то, что он не был равнодушен к вихрям интеллектуальной жизни своего времени, наоборот — он внимательно за ними следил.
Юный Кларет шел своим собственным путем Сначала он работал на семейной фабрике. Кларета отличали практические навыки и способности. На протяжении всей жизни он будет проявлять интерес к практическим действиям. Как он сам признавался, когда дело доходило до практики, он чувствовал себя превосходно и был в этом без малого гением. Кроме того, в его деятельности Кларета никогда не подводила его интуиция, всегда подсказывая самое верное решение. Поэтому не приходится удивляться, что Кларет, среди всей смуты своего времени и в вихре разных дел быстро забывал о своем первом желании стать священником. Он был нормальным человеком. Его успехи в приобретении профессии многих заставляли удивиться. Кроме того, немногие из молодых людей, получивших добротное религиозное и христианское воспитание, не открыли в себе однажды желания стать священниками, и только время может показать, имеют ли первые детские мечты более глубокие корни и могут ли они стать реальностью несмотря на многочисленные трудности и препятствия. На фабрике — как о том пишет Кларет в своей Автобиографии — имелись все необходимое оборудование для прядения и ткачества. Отец разрешал ему работать везде. Довольно продолжительное время ему вместе с другом приходилось доводить до ума изделия, созданные руками других работников. Когда ему приходилось кого-либо поправлять, Кларет чувствовал неловкость за того человека, но делал это невзирая ни на что. Но вначале он внимательно смотрел, в какой части работа сделана хорошо, и никогда не забывал похвалить за это. И только потом указывал на промахи: изделие было бы совершенным, если бы удалось исправить вот этот маленький недостаток.[14] Кларету очень хотелось и дальше учиться ткацкому ремеслу. Об этом он поведал своему отцу, прося у него разрешения поехать в Барселону. Отец согласился и послал сына в столицу. На еду, одежду, книги и прочее Кларет зарабатывал собственным трудом. Прежде всего Кларету хотелось научиться рисовать. По его просьбе его приняли в Casa Loja. Впоследствии он был очень доволен, что умеет рисовать. Освоить это мастерство ему хотелось потому, что он хотел применить его на фабрике, однако позже он пользовался этим умением для того, чтобы проиллюстрировать свои книги о религии.[15] Кроме рисования он учился испанской, а потом и французской грамматикам. Все эти занятия — как теоретические, так и практические — должны были помочь ему в сфере торговли и производства.[16] Далее в Автобиографии Кларет пишет, что из всего, чему он учился и чем занимался в жизни, лучше всего он освоил ткацкое ремесло. В ткацком доме, где он работал, были каталоги проб ткани, ежегодно подготавливаемые в Лондоне и Париже. Их заказывали ежегодно, чтобы быть в курсе всех новостей моды. Бог даровал молодому Кларету способности, благодаря которым, как он сам пишет, ему достаточно было лишь раз взглянуть на пробу, чтобы тут же нарисовать эскиз полотна с инструментами, необходимыми для получения точно такого же продукта, а порой и лучшего качества, чем исходный образец.[17] Поначалу это стоило ему некоторых усилий, но он трудился дни и ночи напролет, в будни и в праздники — насколько это было позволено — пока не достиг мастерства. Когда после долгих мучений ему удалось расшифровать процесс разложения образца на составные элементы и вновь собрать воедино, он обрадовался и радость его была такова, что он бегал по дому словно безумец. Всему этому ему приходилось учиться самому, поскольку вместо того, чтобы объяснить ему состав образца и то, как его можно повторить, это от него тщательно скрывали.[18] По всей Барселоне разошлась весть о способностях Кларета в области ткачества. Некоторые владельцы предприятий поговорили с его отцом, рассчитывая создать промышленный союз и основать собственную фабрику. Сама мысль об этом была для отца Кларета очень лестной, и он обсудил это с Антонием, обратив его внимание на ту пользу, которую принесло бы им это предприятие, и упомянув, что для самого Антония это могло бы быть весьма выигрышным делом.[19] Молодой Антоний пытался убедить отца в том, что время еще не пришло, что он еще слишком молод; кроме того, рабочие не хотели бы работать под его началом из-за его низкого роста. Отец ответил, что это не должно его заботить, поскольку рабочими руководил бы кто-то другой, а он сам лишь управлял бы процессом производства продукции… Несмотря на уговоры, Антоний отказывался, говоря, что может быть потом он подумает об этом еще раз, а пока ему трудно на это решиться.[20]
«В это время исполнились в моей жизни слова из Евангелия о том, как Тернии заглушили хорошее зерно. Я был настолько поглощен мыслями о машинах, ткацких станках и их установке, что просто не мог думать ни о чем другом…[21] Истинно то, что я принимал таинства несколько раз в год, что во все праздничные и определенные Церковью дни я участвовал в св. Мессе, ежедневно читал розарий и исполнял другие благочестивые практики. Было их, впрочем, меньше, и они не выполнялись мной с тем рвением, что прежде. Единственной моей заботой и целью было ремесло ткача. Какими бы словами я о том не говорил, выразить это невозможно; это была одержимость ткачеством…[22] Под конец третьего года пребывания в Барселоне, когда я работал с такой охотой, у меня были проблемы с мыслями, которые приходили в голову во время св. Мессы… приходили новые идеи, изобретения и т.д. Так, в то время, пока я был на св. Мессе, в моей голове больше было ткацких машин, чем святых у алтаря.[23] Однажды, во время мессы, в водовороте мыслей, я вдруг вспомнил слова из Евангелия, которые прочел еще ребенком: «…какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16, 26). Фраза эта произвела на меня глубокое впечатление… она стала стрелой, которая попала прямо мне в сердце. Я думал и размышлял, что же мне делать, но так ни к чему не пришел.[24] Я отправился в Дом св. Филиппа Нери, прошел через весь монастырь и заметил открытую келью. Спросив разрешения, я вошел и увидел брата по имени Пабло… Простыми словами я рассказал ему о принятом решении. Добрый брат выслушал меня с огромным терпением и расположением, а потом скромно ответил: «Господин мой, я всего лишь бедный брат, не мне давать Вам советы; я познакомлю Вас с мудрым и благочестивым отцом, а уж он скажет Вам, что делать». А потом отвел в келью о. Амиго. Тот выслушал меня, обрадовался принятому мной решению и посоветовал учить латинский язык. И я послушался его слов.[25] Во мне пробудилось ревностное благочестие, с моих глаз спала пелена, и я узрел все те опасности, которые угрожали моей душе и моему телу.»[26] Из всех опасностей самое глубокое впечатление произвели на него — подтолкнув к перемене жизни — следующие.
сопутствовали Кларету в Барселоне. Одного из них, также родом из Саллента, Кларет время от времени навещал в его квартире. Когда приятеля не было дома, он ждал его в мастерской. Как-то раз во время такого ожидания к нему подошла молодая хозяйка дома. Ее глаза, лицо, вся ее фигура дышали страстью, которую она питала к Кларету. Прежде, чем он заметил, что происходит, она начала приставать к нему. Одним прыжком Кларет оказался у дверей и выскочил вон.[27] Другие его приятели так же горько его разочаровали. Кларет вступил с ними в своего рода азартный союз. Поскольку у него было много работы, ему некогда было заниматься лотереей, но он хранил деньги и билеты. Каково же было его удивление, когда в один из дней к нему пришел его друг по союзу и объявил, что они выиграли 24 тысячи, но он потерял билет. А потерял он не билет, а деньги: просто-напросто их проиграл. В пылу азарта его приятель дошел даже до того, что ворвался в его квартиру, украв не только совместно сбереженные деньги, но и личные сбережения Кларета. Более того, он в отчаянии украл бижутерию женщины, в доме которой бывал, продал ее, а потом проиграл выручку. Когда владелица заметила факт воровства, она оповестила полицию, и вор был арестован.[28] Для молодого Кларета это был тяжелый удар. Вследствие этих двух происшествий, а также опасности, которой он подвергся во время купания и из которой вышел невредимым при совершенно необъяснимых обстоятельствах, у Кларета случился кризис, окончательно определивший путь его дальнейшей жизни. Кларет размышлял, молился, просил совета у своего духовного наставника, и в конце концов принял решение. «Я был разочарован, измучен и утомлен миром, и помышлял о том, чтобы его оставить, уединиться, стать монахом-картузианцем и ради этой цели учился. Мне казалось, что я должен сообщить об этом отцу, и я действительно сказал ему о принятом мною решении при первой же встрече…[29] Мой отец, будучи хорошим христианином, ответил на это: «Если это твое призвание, то препятствовать тебе я не буду… Ты же все хорошо обдумай, представь свои мысли Богу, спроси своего исповедника, и если он скажет, что такова воля Бога, я приму это, несмотря на то, что мне будет трудно с этим смириться. Тем не менее мне бы хотелось, чтобы ты, вместо того, чтобы уходить в монастырь, стал простым священником. И да исполнится воля Бога!»[30] Кларет ясно осознавал, что призван к исполнению особенного задания, но что это было за задание? Так начались осознанные и трудные поиски собственной харизмы. Вступить ли в монастырь картузианцев в Монте-Алегре? Или же отправиться на «миссии среди язычников»? Стать ли иезуитом? Простым священником? Кларет испробовал всё.
высоко ценил старшего брата Антония, Яна. Тот часто посещал епископа и однажды рассказал ему о своем брате. Вот как рассказывает об этом Кларет: «Не знаю, что он обо мне рассказал, но епископ захотел увидеть меня. Мне передали, чтобы я приехал в Вик…[31] Я выехал из Барселоны после четырехлетнего в ней пребывания.»[32] Поначалу Кларета не очень радовала перспектива разговора с епископом Вика. Он опасался, что тот постарается отговорить его от намерения вступить в картузианский монастырь. Кларет спрашивал об этом ораторианина о. Канти, который хорошо знал епископа, и о. Канти посоветовал ему смело ехать в Вик. Епископ принял его очень хорошо. Нам неизвестно, о чем они беседовали, но факт в том, что они порешили, что молодой Кларет должен поступить в духовную семинарию, не отказываясь от желания стать картузианцем.[33] «Для того, чтобы у меня было больше времени на учебу и индивидуальные религиозные упражнения, меня приставили к распорядителю епископского дворца, о. Фортиану Бресу, которому я очень понравился.»[34]
не покидало Кларета. «Во время исповеди я так часто говорил моему духовному наставнику о своем желании вступить в Орден картузианцев, что он поверил, что Бог меня туда призвал. По этой причине он написал приору монастыря, и они договорились, что я приеду к ним по окончании учебы.[35] Весьма довольный, я отправился в Барселону, откуда должен был поехать в Бадалону и Монте-Алегре. Когда я подъезжал к Барселоне, внезапно поднялся такой ураган, что я испугался. Поскольку весь прошедший год я много учился, у меня были слабые легкие, и, желая укрыться от дождя, мы побежали. Бег меня утомил, горячая и сухая земля под ногами парила, и мне стало душно. Я подумал: может, Бог не хочет, чтобы я стал картузианцем? Это меня обеспокоило; во всяком случае, я не мог решиться ехать дальше и вернулся в Вик, где рассказал об этом духовному наставнику. Но он хранил молчание относительно того, правильно ли я поступил или нет, и я не настаивал.[36] По окончании первого года философии я уже не помышлял о картузианцах. Я понимал, что то призвание было окончательным.»[37]
«я получил, когда окончил первый год богословия…, во время Адвента, в день св. Фомы 1833 года. На следующий год в дни торжества Пресвятой Троицы епископ рукоположил меня в субдиаконы — это рукоположение было преподано мне в тот самый день, когда Хайме Бальмес[38] стал диаконом. Он был первым из диаконов, а я — из субдиаконов. Он пел Евангелие, а я Послание. Мы вместе стояли рядом со священником, возглавляющим церемонию и замыкал процессию в день рукоположения.[39] Во время Адвента, в день св. Фомы на следующий (то есть 1834) год я был рукоположен во диаконы… 13 июня 1835 года я был рукоположен во пресвитеры… Перед церемонией я участвовал в четырехдневных реколлекциях. Никогда прежде я так не страдал во время духовных упражнений, никогда прежде не противостоял стольким искушениям, и никогда не получал такой благодати. В этом я убедился в тот день, когда совершал свою первую св. Мессу, 21 июня…»[40] Первым приходом, в котором довелось работать молодому Кларету — о чем он сам сообщает в своей Автобиографии — был приход Пресвятой Девы в Салленте. Каждое утро он совершал св. Мессу, затем шел в исповедальню и не выходил оттуда, пока ее не покидал последний кающийся. Ежедневно пополудни он обходил главные улицы города, особенно те, на которых жили больные; преподав им Последнее Напутствие, он навещал до тех пор, пока они либо умирали, либо выздоравливали.[41] Всех их я одинаково любил и им всем одинаково служил, невзирая на то, были ли они бедны или богаты, родственники или чужие, или же пришлые, которых, из-за войны, было очень много. Дни и ночи, зимой и летом, я всегда был готов им служить. Очень часто я навещал сельчан, работал по мере сил, а люди были мне благодарны, пользовались моим трудом и очень меня любили. Люди всегда проявляли свою привязанность, особенно тогда, когда я захотел отправиться на миссии…[42] С тех пор, как он отказался от намерения вступать в Орден картузианцев, Кларет не только всерьез относился к своей религиозной жизни, но и неустанно размышлял о том, что еще он должен сделать ради спасения ближних.[43] Однако вскоре Кларет заметил, что работа в приходе и приходская жизнь не соответствуют его собственной харизме.
«Более всего меня вдохновляло Священное Писание, читать которое я очень любил. Некоторые фрагменты производили на меня впечатление столь сильное, что мне казалось, будто я слышу голос, который читает вслух то, что читаю я.»[44] Необычен был поиск и обретение Кларетом своего призвания при помощи Священного Писания, духовное чтение и размышления над Словом Божиим. «Во многих местах Священного Писания я слышал глас Господа, который велел мне идти и проповедовать слово Бога. То же было и во время молитвы. Посему я решил оставить служение на приходе и поехать в Рим, чтобы представить просьбу в Конгрегацию по делам Распространения Веры отправить меня в любое место на свете.»[45] Одна из причин выезда Кларета в Рим — то, что он не мог осуществить свое намерение на родине. Ему хотелось собрать группу из знакомых священников, но его желание натолкнулось на неодобрение его советника, о. Баха, который указал ему на то, что вокруг кипит гражданская война. Кларет смирился с тем, что ради сохранения верности своему призванию ему придется покинуть родину. В связи с этим он писал: «Чтобы покинуть приход, я был вынужден преодолеть огромные трудности со стороны настоятеля и прихожан, но мне это удалось с Божьей помощью.»[46] Кларет отправился в Рим пешком — то есть, в Марсель, откуда он на корабле поплыл в Читтавеккия. В Риме он безотлагательно приступил к делу, и предпринял первые шаги. При нем было лишь одно рекомендательное письмо: к преподобному Вираделле, каталонцу, епископу Ливана. «Но к тому моменту, когда я прибыл в Рим, он уже уехал на место своего епископского служения.»[47] Кларет обратился к кардиналу — префекту Конгрегации по делам Распространения Веры, но он как раз перед этим выехал в деревню. Кларет увидел в этом знак Провидения, поскольку собирался принять участие в реколлекциях. Далее в Автобиографии мы читаем: «Я обратился к одному из священников из профессорского дома Общества Иисуса. Он с одобрением воспринял мое желание отбыть духовные упражнения и вручил мне экземпляр «Упражнений св. Игнатия Лойолы». Он дал мне рекомендации, которые счел необходимыми, и я начал реколлекции. В означенные им дни я открывал перед ним состояние моей души. В последние дни он сказал мне: «Ежели Бог призывает тебя отправиться на миссии заграницу, то тебе было бы лучше вступить в Общество Иисуса и оправиться на миссии в качестве его члена, и чтобы у тебя был спутник, поскольку путешествовать в одиночку весьма небезопасно». Я ответил ему, что понимаю, что для моего же блага так было бы лучше, но что я должен сделать для того, чтобы Общество меня приняло?[48] Он успокоил меня и поручил написать письмо Генералу Ордена,[49] который жил в том же монастыре. Я сделал так, как мне было сказано. На следующий же день о. Генерал выразил желание встретиться со мною. Когда я пришел к нему, из его кельи как раз выходил о. Провинциал.[50] Генерал разговаривал со мною добрых несколько минут, а затем сказал: «Священник, который только что вышел от меня, — настоятель провинции нашего ордена, он живет в Сант-Андреа-де-Монтекавальо. Прошу Вас, пойдите туда и скажите, что Вас прислал я, и то решение, которое он примет, полностью одобряю». Я сразу отправился туда, меня хорошо приняли, и 2 ноября я уже жил в новициате… вот так, нежданно-негаданно, я стал иезуитом.[51] Жизнь в новициате мне очень нравилась, день и ночь я штудировал теорию катехизирования… В новициат я вступил 2 ноября 1839 года, в День поминовения всех усопших, а второго февраля 1840 года, то есть спустя четыре месяца после моего вступления, мы начали Упражнения св. Игнатия, которые продолжались месяц. Я участвовал в них с огромной радостью и желанием вынести из них как можно больше пользы для своей души.[52] Так текла моя жизнь, пока однажды я не почувствовал сильную боль в правой ноге — сильную настолько, что я не мог ходить и нуждался в помощи врача. Мне прописали необходимые лекарства, и это принесло некоторое облегчение, но не помогло избавиться от боли совсем. Возникло опасение, что я останусь калекой. Видя, в каком я был состоянии, о. ректор сказал: «То, что с Вами происходит, неестественно, поскольку Вы всегда были радостны, довольны и здоровы, а эта перемена произошла внезапно. Мне кажется, что Господь хочет от Вас чего-то иного». И еще сказал: «Советую Вам поговорить с о. Генералом — он добр, и очень много знает о Боге». Я ответил, что сделаю это с превеликой радостью, и сразу же отправился к нему. Генерал выслушал меня чрезвычайно внимательно, а выслушав историю моих злоключений уверенно и без колебаний заявил: «Воля Бога в том, чтобы Вы поспешили обратно в Испанию. Будьте отважны, ничего не бойтесь!».[53] После столь недвусмысленного заявления не было иного выхода, как только вернуться в Испанию. Со временем оказалось, что слова о. Генерала были от Бога… Во второй половине марта я покинул Рим и отправился в Каталонию… Разведывать обстановку я начал, приехав в Олост. Из Олоста я поехал в Вик, и настоятель сказал мне, что я должен ехать не куда-либо, а прямо в Виладрау, и назначил меня управляющим. Туда я прибыл 13 мая. Там же я излечился от болезни.»[54]
сделал Кларет в приходской церкви в Виладрау (провинция Герона). Автобиографию Кларета нельзя сравнивать с Исповедью св. Августина или Дневником души св. Терезы Лизьезской. В ней немного — или почти совсем нет — анализа субъективных переживаний и терзаний святого, анализа его души или борьбы за его харизму, за свое призвание. Кларет написал Автобиографию по поручению своего духовного наставника, впоследствии — Генерала Конгрегации, Хосе Шифре, который просил его таким образом оставить собратьям указания, почерпнутые из жизни святого, которые пригодились бы в деле евангелизации. Автобиография — это своего рода набросок, но сам Кларет при жизни его не перечитывал и не поправлял. И все же она остается совершенным делом его духа. В приведенных ниже выдержках из Автобиографии читатель, скорее всего, не заметит никакого намека на сделанное Кларетом открытие: он наконец нашел призвание, созвучное с его харизмой, с личным призванием в Церкви и в общине. «В приходе Виладрау 15 августа 1840 года я начал миссии… Потом я вел другие миссии в приходе Эспинельвас, в добром часе езды от Виладрау, откуда перешел в приход Сева. Там миссии стали еще сильнее, на них приходило множество народа, было много случаев обращения и исповедей со всей жизни. Так начала расти и множиться слава обо мне как о миссионере.[55] В ноябре я читал новенну за усопших в Игуалада и Санта-Колома де Керальт, и об этом стало широко известно. Так, я пробыл в Виладрау восемь месяцев, выезжая и возвращаясь. Дальше продолжать я был не в силах… Это заставило меня попросить настоятеля освободить меня от должности управляющего и не вверять мне никакого другого прихода, разрешив проповедовать везде там, где я захочу. Сделав так, я покинул Виладрау. В половине января 1841 года… я покинул Виладрау.»[56] Кларет сознательно, всегда стремился к тому, чтобы его жизнь и деятельность были поставлены на службу самому главному. Однако он скорее практик, чем теоретик, поэтому главным для него является то, что в каждой конкретной ситуации актуально, насущно и наиболее эффективно. Миссии для народа позволили ему осознать, что крещеных христиан необходимо привести к подлинно христианской жизни. Он понял, что посредством миссий может оказать действенную помощь христианам, находящимся в духовной и материальной нужде. В этом контексте интересно заметить, что на протяжении всей своей жизни Кларет будет стараться — насколько это будет в его силах — помогать везде, где увидит потребность в помощи, особенно там, где нужда окажется наибольшей, то есть наиболее насущной: помогать не только духовно, но и материально. Он был священник до мозга костей, а будучи священником — был и апостолом. Хуан Манюэль Лозано обращает внимание на то, что Кларет, проводя реколлекции или наставляя священников, всегда ссылался на слова из Священного Писания: «Идите… учите… проповедуйте Слово Божие во время и не вовремя…». Когда же он хотел подкрепить или объяснить свое собственное призвание, то всегда прибегал к пророческим или апостольским текстам.[57] Сам Лозано, рассказывая о Кларете-апостоле, представляет апостола как человека, исполненного Божьего духа, который, на поворотах истории, выполняет роль посредника воли Бога. Но давайте спросим самого Кларета, как он сам понимает пророчество в Священном Писании. В Автобиографии[58] он пишет о пророках Исайе, Иеремии, Иезекииле, Данииле и Илии, творя «собственное видение пророка». В последнем издании Автобиографии редакторы Хосе Мария Виньяс и Хесус Бермехо в этом месте замечают следующее: «Когда Кларет пишет о пророках и апостолах, он сам того не подозревая описывает самого себя, говоря о тех чертах собственного призвания, которые он открыл в свете благодати и которые старался воплотить в жизни и апостольской деятельности».[59] Высказывания Кларета дают нам возможность охарактеризовать апостола следующим образом:
1. Человек молитвы.[60] 2. Человек, исполненный любви к своим собратьям и своему народу.[61] 3. Человек, горячо любящий всех людей.[62] 4. Человек, сопереживающий всем, страдающим духовно или физически.[63] 5. Человек, который, движимый любовью, заботится о других.[64] 6. Человек, в деле любви использующий каждый свой талант (каждую харизму).[65] 7. Человек, отдающий всего себя на служение другим людям.[66] 8. Человек, которому вера дает упование и оптимизм.[67] 9. Человек, указывающий народу на его неверность.[68] 10. Человек, достаточно смелый для того, чтобы обличать даже вышестоящих и настоятелей.[69] 11. Человек, призывающий обратиться, указывающий правильный путь.[70] 12. Человек, берущийся за любую работу, возлагающий на себя любой труд, чтобы помочь ближним.[71] Наконец, вспоминая слова из Книги Премудрости Иисуса сына Сираха, Кларет говорит о том, что пророки «спасали народ».[72] Во времена Кларета было лишь одно действенное и орудие осуществления апостольской миссии: миссии среди народа и для народа. Поэтому он всю свою жизнь оставался миссионером. Став архиепископом Кубы, он останется епископом-миссионером, будет без устали и перерыва вести миссии для народа. Кларетинские общины, дело его жизни, это общины миссионеров и миссионерок, которые сосредоточены на самом главном, везде, где это необходимо и действенно. Исполняя функции исповедника королевы, Кларет чувствовал себя не на своем месте: во дворце он был несчастен! И обретал себя лишь тогда, когда королева позволяла ему действовать на благо всего народа, и тогда, когда ему удавалось найти возможность (а таких возможностей, впрочем, было немало) продолжать трудиться на апостольской ниве. Итак, в 1841 году Кларет начал свою «миссионерскую» деятельность в Каталонии.
деятельности Кларета как миссионера в Каталонии был скорее невеселым, а потому неблагоприятным и опасным. После смерти Фердинанда VII, который не оставил наследника трона по мужской линии, в 1834 году началась гражданская война. Фердинанд VII отменил так называемое Салическое право, по которому лишь мужчина мог стать полноправным наследником трона. Брат короля, дон Карлос, претендент на трон, воспротивился. Волны гражданской войны на целых сто лет погрузили Испанию в пучину хаоса и нестабильности. Вокруг дона Карлоса собрались приверженцы монархии и защитники религии. Испания того времени была страной неспокойных, распаленных умов и опасных противоречий. Двести лет здесь велась борьба за победу либерализма, которую поддерживали различные тайные организации. Реакция духовенства и набожных граждан также была довольно острой. В 1839 году испанские епископы написали письмо Папе Римскому, в котором осудили проводимые либеральным режимом с 1834 года преследования: закрытые (затворные) монашеские ордена были упразднены, их собственность была отнята, привилегии духовенства были отменены… Из 25 епископов, которые подписали это письмо, 18 оказались в изгнании. Письмо не подписали лишь два епископа, разделяющие либеральные взгляды: епископ Асторги-Леона и епископ Барселоны. Епископ Леона, каталонец Феликс Торрес Амат, известил Папу Римского о том, что либералы всегда хорошо к нему относились; напряженности проблемы последнего времени они приписывали фанатизму, суевериям и невежеству Испании. Не переставали напоминать о себе и guerilleros, оставшиеся еще со времен наполеоновских войн. Как известно, среди них было много священников и монашествующих. Именно в Каталонии известным персонажем был fraile trabucaire — поп с берданкой. Порой доходили слухи, что многие священники из числа знакомых и приятелей Кларета перешли на сторону мятежников. Рамон Кабрера, предводитель восставших, попал в армию прямо со скамьи семинарии, где готовился стать священником.[73] «Историческая правда заключается в том, что суть явления, каким в прошлом столетии были инициативы монархистов, заключает просто-напросто в необычайно резкой и жестокой реакции на движущийся с Европы либерализм, модернизм и прогресс».[74] Такое мнение, хотя оно, возможно, является слишком общим и крайним, дает нам возможность понять сложность и серьезность ситуации именно на родине Кларета, в Каталонии. В окружении Кларета монархистами были: Антонио Этшанобе, архиепископ Таррагонский; каноник, а впоследствии епископ Ургольский Хосе Кайшаль; монахи-капуцины Фермин де Алараз и Естебе де Олот (сооснователь конгрегации и многолетний генеральный настоятель Кларетинов), св. Хоакина Ведруна со своими сестрами, о. Хосе Шифре (сооснователь и многолетний генеральный настоятель Кларетинов)… По мнению Лозано, Кларета следовало бы причислить, скорее, к либералам; об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что он был назначен епископом Кубы в то время, когда епископами становились исключительно те, кто симпатизировал либерализму.[75] Вокруг несовершеннолетней Изабеллы II собрались либералы и антиклерикалы, поэтому понятно, что война монархистов переросла в религиозную войну. В Каталонии, на родине Кларета, у монархистов было много союзников, здесь их называли matines — «встающие рано», поскольку появлялись они неожиданно и сразу бросались в атаку. И вновь мы лишь потеряем время, если захотим найти в письмах Кларета размышления о сложившейся вокруг него ситуации. Но разве его молчание не было лучшей позицией в то непростое, смутное время? Кларета невозможно причислить к фанатичным, воинствующим клерикалам, но с другой стороны он не дает ни малейшего повода заподозрить его в связях с антиклерикально настроенными либералами. Поэтому повстанцы с одной и с другой стороны его ненавидят. Кларет был рукоположен в священники в 1835 году, во время первых, наисерьезнейших выступлений монархистов. Когда он работал в Каталонии как миссионер, бушевала уже вторая война. Все его подозревали, преследовали и на него покушались. В Автобиографии Кларет пишет, что в 1840-1848 годы он провел миссии среди народа в более чем 70 местностях: «Я никогда не переходил из одной местности в другую, рядом расположенную, наоборот: закончив миссии в одном месте, я шел в другое, наиболее от него удаленное, поскольку жители той местности просили об этом епископа Вика, которому я всегда был послушен и предан, а также по той причине, что времена были весьма неспокойными… В каждой местности, где я проповедовал, добрую половину времени меня преследовали и очерняли злые местные недоброжелатели. Во второй половине моего пребывания они обращались, и все меня прославляли, и тогда начиналось преследование со стороны властей провинции и высших властей. По этой причине епископ приказывал мне перемещаться между наиболее отдаленными друг от друга местностями. Таким образом, я мог избежать преследований со стороны властей провинции, поскольку, когда в одной провинции выдавалось распоряжение против меня, я был уже в другой. А когда и там меня начинали преследовать, я уходил еще дальше. Власти старались меня схватить, но им это ни разу не удалось. Генерал Манзано сам признался мне впоследствии, что когда мы оба были на Кубе, я — как архиепископ, а он — как губернатор города Сантьяго, он получил распоряжение арестовать меня не потому, что власти увидели в моей деятельности нечто против им самим (поскольку власти знали, что я никогда не вмешиваюсь в политику), а потому, что они боялись, видя те толпы народа, которые со всех сторон сходились послушать мои проповеди. Они опасались, что то уважение, которое я приобрел, я мог бы использовать против них, ибо толпа послушалась бы меня, если бы только дал ей намек на восстание.»[76]
характеризовалась простотой, коей требовал Христос от своих апостолов. По всей Каталонии, как впоследствии и на Канарских островах, Кларет был общеизвестной личностью. Невысокий, крепко сбитый, он, как правило, быстро ходил. Путешествовал всегда пешком, имея при себе небольшой багаж. «Об остальном побеспокоится Провидение». В жизни он довольствовался немногим: однажды случилось так, что нищий купил ему тарелку фасолевого супа, поскольку у самого Кларета не было ни денег, ни хлеба. Вот, что пишет сам Кларет: «Я неизменно придерживался правила не отправляться с проповедью ни в один приход без ясного веления моего епископа, и то по двум важным причинам: первая — поскольку тем самым я соблюдал святую заповедь послушания, которую Бог неизменно вознаграждает, ибо она Ему приятна. Так я знал, что исполняю Его волю, что Он меня посылает, и я не делаю это ради собственной прихоти. Кроме того, я явно видел Божие благословение, ибо налицо были результаты. Вторая причина — для меня так было удобнее, поскольку со всех сторон меня просили и умоляли, а я отвечал всегда одно: если мне прикажет епископ, я приду с большой охотой. Благодаря этому меня оставляли в покое, договаривались с ним, а уже он отправлял меня.[77] Когда я отправлялся в какую-либо местность, я никогда не ставил перед собой никакой земной цели, единственно вящую славу Бога и спасение душ. Неоднократно мне приходилось указывать людям на эту истину, ибо я знал, что это — аргумент, который был наиболее убедительным как для добрых, так и для злых.[78] Вы знаете, в своих деяниях люди, как правило, руководствуются тремя побуждениями: выгодой или деньгами, удовольствием и славой. Ни одним из этих поводов я не руководствовался, проводя миссии в той местности. Ни ради денег, ибо ни от кого я ничего не приму. Ни ради удовольствия, ибо что за удовольствие для меня с утра до вечера, день напролет испытывать эти мучения и неудобства? Если кому-то из вас приходится ждать своей очереди к исповедальне три-четыре часа, вы устанете, а я должен сидеть в нем до и после обеда. Вечером же, вместо того, чтобы отдохнуть, я должен проповедовать, и то не только в один день, а постоянно — неделями, месяцами и годами. О, братья мои, хорошенько об этом поразмыслите![79] Может, я делаю это ради славы? Нет. Не для славы. Вы знаете сколько говорят обо мне клеветы. Одни меня хвалят, другие собирают всякую ерунду… Я не боюсь ничего… если так… я исполняю задание, данное Богом — проповедовать святое Евангелие.[80] Любовь Христова принуждает меня, подталкивает меня, велит мне бежать из одной местности в другую… Сколько раз я молил Бога о том, о чем просила св. Екатерина Сиенская: «Позволь мне, Господи, встать у врат ада, задерживая всех тех, кто хочет войти в них, и говорить каждому…»[81] Другая причина, склоняющая меня проповедовать и исповедовать — желание сделать моих ближних счастливыми.»[82] Популярность Кларета быстро росла. Он был превосходным оратором, народным проповедником, обладал подлинным даром говорить с людьми простым языком, изобилующим притчами и удивительными сравнениями. Слушатели не уставали повторять: «Он говорит так, словно достает слова из нашего сердца». Когда в 1840 году Кларет проводил миссии в Игуаладе, все дома города, за исключением дома Господня, были пусты. Люди приходили даже из соседних городков и сел. И так было везде. Проповедь длилась не менее часа, часто два часа и дольше. Но это никого не утомляло. Голос миссионера был звонок, приятен и силен, говорил он совершенно естественно. Как рассказывает один из участников миссии в Рода-де-Тер в 1834 году, по всем дорогам в Рода шли люди, а деревни в округе были почти пусты. Толпа заполнила до отказа просторную церковь в Рода, а люди в большом количестве стояли снаружи, на огромной церковной площади до самой стены у берега реки, в глубоком молчании и с готовностью вслушиваться в каждое слово проповедника. Во время проповеди в Манресе люди влезали даже на решетки хора. Как-то, на протяжении всего месяца мая Кларет проповедовал в базилике Санта-Мария-дель-Мар — огромном соборе тринадцатого века в Барселоне. Свидетель, видевший все собственными глазами, рассказывал потом: «В третьем часу дня я уже должен был быть в церкви, хотя сама проповедь была еще только в шесть вечера. Впрочем, уже в три часа дня попасть внутрь было очень непросто». В Сольсоне, небольшом городке, затерявшемся сред гор, Кларету приходилось сидеть в исповедальне по пятнадцать часов. Некоторые люди шли туда пять и даже десять часов, и ждали своей очереди целую ночь.
впервые появился в 1846 году в Лледе. С тех пор оно «прилипло» к нему навсегда. Даже после того, как Церковь поставила его архиепископом Сантьяго де Куба, для людей он остался просто «отцом Кларетом». С призванием Кларета тоже не произошло никаких изменений, даже после того, как он получил назначение на исповедника королевы Изабеллы II. Он был известным писателем и душой многих начинаний, был даже в числе Отцов Первого Ватиканского Сбора. Люди неграмотные и ученые, великие и простые, друзья и враги — все и всегда называли его «отцом Кларетом». Даже после причисления его к лику святых его земляки по-прежнему фамильярно называют его так, как и раньше — «отец Кларет». Современному христианину титул «отец» может быть не совсем по нраву, особенно если он вспомнить наказ Христа: «…и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мф 23, 9). В соотнесении с основными титулами, которые служат для обращения к священникам, такими как «досточтимый», «преподобный» (reverendo) или «настоятель» (senor cura parroco), слово pater (отец) своим звучанием напоминает обращение к простым монахам — frater (брат; fray; по-каталонски fra). Так, во всяком случае, понимали и воспринимали это слово люди: «отец Кларет» был одним из них. «Из рядов ремесленников происходит великий испанский святой времен Изабеллы II: Антоний Мария Кларет. Сын ткача, сам работавший на ткацкой фабрике, он стал священником… архиепископом Сантьяго де Куба, а по настоянию королевы Изабеллы II — ее исповедником и духовным наставником. Несмотря на это он всегда сохранял манеры и образ жизни того сословия, из которого происходил: практический ум, отвращение к роскоши, трудолюбие, настойчивость; «был человеком, запанибрата с народом, почти что деревенским» (P. Garcia Villoslada). Его миссионерская деятельность достигла степени героизма».[83]
и богословие были теми источниками, из которых «отец Кларет» черпал свое учение и к которым всегда отсылал священников. Став архиепископом, он особо подчеркивал необходимость богословской подготовки кандидатов на священники. По своему богатому опыту он знал, что невежество священника может принести много вреда. Например, однажды случилось Кларету прийти в монастырь «Санта Тереза» в Лерида, где он хотел поговорить с одной из сестер. Настоятельница ответила, что эта сестра бегает по всему монастырю в сильном расстройстве, время от времени издавая отчаянные крики. Незадолго до этого она беседовала с одним священником, и сперва разговор шел на религиозные темы, постепенно перерастая в спор, и священник сказал, что по причине ее нынешнего душевного состояния она уже не может рассчитывать на милосердие Божие. «Отец Кларет» был в бешенстве и осудил слова священника, которые указывали на его явное невежество в том, что касается милосердия Бога. Всю свою жизнь «отец Кларет» будет неустанно стараться и делать все возможное, чтобы священники, на которых, прежде всего, лежит ответственность за пастырскую деятельность Церкви, получили солидное образование. В Испании, где 90% население в то время были неграмотными, интеллектуальное воспитание священников оставляло желать лучшего. До недавнего времени в духовных семинариях преподаватели ограничивались тем, что пересказывали клерикам — пока они не выучат наизусть — основные положения схоластики. На протяжении всего XIX века везде можно было заметить, скрытые или явные, течения Просвещения. «Отец Кларет» поднял перчатку и принял вызов эпохи Просвещения, и боролся за углубление религиозных знаний всего народа, но в особенной степени — студентов семинарий. Дли них он написал одну из своих наиболее ценных книг: El colegial instruido (Образованный семинарист).
— это город, где «отец Кларет» окончил богословское образование. Вик стал городом, где он жил, его родиной. Возможно благодаря словам Христа: «истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве» (Лк 4, 24), он не развил в Вике активной проповеднической деятельности. Генеральный викарий епархии поручил «отцу Кларету» провести восьмидневные духовные упражнения перед торжеством Успения Богородицы (15 августа), что было своеобразными миссиями для народа. Церковь и площадь перед ней были заполнены народом. Под напором толпы была снесена огромная мраморная емкость для освященной воды, которая — восстановленная — стоит там и в наши дни. В то время еще не существовало приборов для усиления звука, которые мы сегодня считаем необходимым установить даже в небольших помещениях. Несмотря на это Кларета, чей голос был сильным и звучным, было слышно везде. На окончание этих «миссий», во время одной только св. Мессы, причастилось более пяти тысяч человек. Известный испанский философ Хайме Бальмес встретился в Вике со своим другом со студенческой скамьи — «отцом Кларетом», после чего записал: «На амвоне он никогда не говорит о мирском. Не говорит об ошибках, ересях или спорах, но закладывает в людях фундамент подлинной веры. Его правило: Испания должна жить в согласии со своей католической верой. Что касается исповедальни, он вынужден раздавать людям номерки. Больные говорят, что он вернул им здоровье. Кларет говорит, что препоручает их Богу, ничего больше, а ведь в этом нет ничего сверхъестественного… Примеры, которые он использует в проповедях, всегда старательно отобраны, взяты главным образом из Священного Писания. По всему видно, что он не желает никого ввести в заблуждение, или, что хуже, заставить разочароваться в вере».[84] «Отец Кларет» оказал большое влияние на философию. Об этом говорит свидетельство, оставленное Бальмесом католическому писателю Хосе Мария Карадо. Он называет Кларета «нашим выдающимся миссионером», «нашим святым миссионером».
О средствах, используемых в труде проповедника, Кларет пишет: Первое средство, которым я всегда пользовался и пользуюсь, — это молитва. Я считал, что это святейшее средство, которое помогает обратить грешников, укрепить праведных и принести облегчение душам в чистилище.[85] Второе средство — катехизирование детей. Первое, о чем я всегда заботился, было обучение детей основам веры, катехизису. Мне всегда нравилось такого рода обучение, и я считал, что оно является важнейшим, ибо катехизис — это фундамент строения, коим является знание веры и марали христианской. Дети не только с легкостью учатся, но и надолго запоминают. Намного легче предостеречь их от ошибок, зла, невежества, воспитать в них добродетели, поскольку они более восприимчивы, нежели люди взрослые. Работа среди детей состоит лишь в том, чтобы сеять, в то время как среди взрослых необходимо тратить время еще и на прополку.[86] Третье средство, которым я пользовался… Катехизирование взрослых является тем средством, которое, как я имел возможность убедиться, дает очень хороший результат. Таким образом, можно наставлять людей, чье невежество в вопросах веры гораздо больше, нежели можно предположить. Это случается даже среди тех, кто часто слушает проповеди, поскольку проповедники предполагают определенный уровень подготовки у своих слушателей, а в действительности среди католиков такой подготовки как раз недостает.[87] Четвертое средство — проповеди. Целью катехез является наставить и поучить, а проповедей — тронуть сердце.[88] Стиль, который я принял с самого начала — это стиль святого Евангелия — то есть простота и ясность. Для этой цели я пользовался сравнениями, историческими и подлинными примерами, большинство из которых брал из Священного Писания. Я заметил, что все люди, будь то простые или ученые, верующие и сомневающиеся, обращают внимание на сравнения с реальностью, которая их окружает.[89] Помню, как в 1841 году я читал цикл проповедей на тему Семи Скорбей Богородицы в городке, где жили не очень хорошие люди. Во время проповеди мне случилось изречь одну трансцендентную истину, которую я подкрепил цитатой из Священного Писания. Слушатели хранили гробовое молчание, в которой раздался голос одного, сомневающегося: Quinna garoffa que hi clavas.[90] Но я сделал вид, что не слышу его, и сказал: Для того, чтобы лучше вам объяснить эту важную истину, воспользуюсь сравнением. Затем я объяснил, что имел в виду, после чего тот же самый человек громко сказал: Tens raho,[91] а на другой день пришел, чтобы исповедаться и надо сказать, что исповедался он со всей жизни.[92] Пятое средство — реколлекции. Я издал книгу под названием «Упражнения св. Игнатия»…, которая всем очень понравилась и принесла хорошие плоды… Следует добавить, что по этой книге Ее Величество Королева ежегодно проходила духовные упражнения и настоятельно советовала последовать ее примеру всем придворным дамам.[93] «Упражнения св. Игнатия», по причине их значимости, были главным средством, коим я пользовался для обращения священников, что вне всяких сомнений является заданием не из легких. Но я всегда наблюдал только превосходные результаты — множество священников обратилось, и многие из них стали ревностными и истовыми проповедниками. Такие реколлекции я проводил для священников в Вике, Барселоне, Таррагоне, Героне, Сольсоне, на Канарских островах, в Матаро, Побла-Бага, Риполли, Кампдеваноле, Сан-Лоренсе-дель-Путеус, и прочая и прочая.[94] Кроме проведения миссий, я вел реколлекции для священников, монахинь, студентов, мирян и детей, готовящихся к первому св. Причастию.[95] Шестое средство — книги и листовки. Одним из средств, посредством которых можно сделать много благого, как меня научил мой опыт, является печатное слово, и оно же может стать главным оружием зла, если использовать его не по назначению. С помощью печатных средств можно издать много хороших книг и листовок, и слава Богу за это. Не все могут прочесть и послушать хорошую книгу, не все могут пойти в церковь и там услышать слово Божие. Но книга сама придет к ним в дом. Проповедник не всегда может говорить, но книга поведает о том же самом, без устали, и всегда сможет это же повторить. Не имеет значения, прочитают ли из нее мало или много, отложат ли ее один раз или тысячу — она не обидится, всегда оставаясь одной и той же, покорная воле читателя. Чтение религиозных книг всегда считалось очень полезным, однако сегодня это — в высшей степени необходимо. Я говорю о необходимости, потому что имеет место тяга к чтению, и если людям не дать хорошие книги, они буду читать плохие. Книги — пища для души, и подобно тому, как здоровой и питательной пищей человек укрепит свои силы, а плохой — отравится, так и с чтением. Если то будет книга полезная и подходящая данному человеку, то она обогатит человека и ее прочтение пойдет ему на пользу, в то время как чтение морально злых книг, безбожных газет и еретических журналов приведет человека к сомнениям в вере и испортит его. Все начинается от обольщения ума, затем соблазняется сердце, а уже из испорченного сердца исходит всякое зло, как говорит о том Иисус Христос. В конце концов доходит до сомнений в высшей истине, коя есть Бог и начало всего, что истинно: Dixit insipiens in corde suo: non est Deus (Сказал глупец в сердце своем: нет Бога). Посему сегодня мы видим двойную потребность в том, чтобы хорошие книги издавались и были в обороте. Для этого необходимо постараться. Эти книги должны быть небольшими, поскольку люди все время торопятся, со всех сторон их зовут и манят… и потому, если книга будет большая, ее никто не прочтет, и она останется на полках книжных магазинов и библиотек. Поэтому то я, осознав этот факт, с Божьей помощью издал столько брошюр и листовок.[96] Еще одно состояние, которому я посвятил много внимания — это состояние духа. О, если бы все те, кто занимает посты в церковной иерархии, были людьми подлинного призвания, добродетели и науки! О, какими добрыми священниками были бы все! Сколько душ обратилось бы! Поэтому я издал небольшой труд в двух томах, который озаглавил «El colegial o el seminarista instruido», который понравился всем, кто его прочитал.[97] Все то, что я издал, издал вовсе не для собственной выгоды, а лишь для большей славы Бога и ради блага душ. Я никогда не взял ни гроша от их издания, наоборот: я раздал миллионы экземпляров даром, и продолжаю раздавать, и буду делать это до самой смерти, если только буду иметь эту возможность, ибо считаю, что это — лучшая форма милостыни, какую сегодня можно дать.[98] Для того, чтобы иметь возможность раздавать их и продавать как можно дешевле, я решил основать «Религиозное Издательство» под опекой Богородицы Монсерратской, покровительницы Каталонии, а также достославного Архангела Михаила. Свою идею я представил о. Кайшалю и о. Палау. В то время они были канониками в Таррагоне, а сегодня являются епископами Ургела и Барселоны. Оба они до сих пор заботятся о типографии, которой руководит администратор.[99] Сейчас, когда я говорю о книгах, не могу не вспомнить о поддержке, которую оказывают «Религиозному Издательству» в Академии Архангела Михаила, утвержденной Папой Римским Пием IX и королевским правительством, издавшим особый декрет, при чем король и королева стали первыми членами всех хоров.[100] Седьмое средство. Еще одно средство, благодаря которому можно сделать много добра — это индивидуальные беседы. О, как много они могут сделать! Среди первых отцов Общества Иисусов был простой брат, который ежедневно ходил за покупками, и ему удавалось так разговаривать с людьми, которых встречал, что он обратил больше душ, чем миссионер. Я прочитал об этом, когда был еще студентом, и мне это так понравилось, что я сам, всегда, когда только мог, поступал также, используя каждую предоставляющуюся мне возможность. Путешествуя, я беседовал с людьми, которые ко мне присоединялись, на всевозможные темы в зависимости от ситуации.[101]
Основные добродетели «миссионера» Вот как пишет о них Кларет в своей Автобиографии: До сих пор я говорил об основных средствах… Теперь давайте поговорим о добродетелях, в отношении которых я убежден, что ими должен обладать каждый миссионер, чтобы его труд принес плоды. Цицерон, рассуждая об искусстве оратора, говорит нам о том, что он должен быть всесторонне образован: познать все искусства и науки: In omnibus artibus et disciplines instructus debet esse orator. А я говорю вам, что каждый миссионер, проповедующий Иисуса Христа, обязан быть образцом всех добродетелей. Он должен быть самим воплощением добродетели. Подражая Иисусу Христу, он должен начать с дел и практик, и только потом может преподавать. Coepit facere et docere (Начал творит и учить: ср. Деян. 1,1). В отношении своих дел он должен мочь сказать то же, что говорил Апостол: «Будьте подражателями мне, как я Христу» (1 Кор 11, 1).[102] Смирение — для того, чтобы приобрести необходимые добродетели, стать настоящим миссионером и апостолом, я посчитал, что должен начать со смирения, кое считаю фундаментом всякой добродетели. С того времени, как я переехал в семинарию в Вике, чтобы изучать философию, я начал делать испытание совести, особое внимание обращая на добродетель смирения. Это было мне просто необходимо, поскольку в Барселоне, из-за рисунков, машин и прочих глупостей, во мне расцвела праздность. Когда меня хвалили, мое сердце жаждало похвал.[103] Очень часто я повторял просьбу св. Августина: Noverim te, noverim me (Позволь мне познать тебя, позволь мне познать себя самого), а также вопрос св. Франциска Ассизского: Кто Ты? Кто я? И мне казалось, что Господь ответил: Я Есмь Сущий, а ты тот, кого нет, ты — ничто и даже меньше, чем ничто, ибо ничто не согрешило, но ты — согрешил.[104] В связи с этим я принял решение делать подробное испытание совести ежедневно, записал соответствующее решение и вложил его в книжицу под названием «Голубица» испытание совести я делал ежедневно, днем и вечером, и все еще не стал смиренным.[105] В качестве примера для подражания я избрал Иисуса, который говорит мне и всем: «возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф 11, 29). Итак, я непрестанно созерцал Иисуса в яслях, в мастерской, на Голгофе, размышлял над Его словами, учением, деяниями, над тем, как Он одевался, как путешествовал от одной местности до другой… Его пример воодушевлял меня, и я всегда задавал себе вопрос: «Как бы Иисус повел Себя в той или иной ситуации?» Я старался подражать Ему и делал это охотно и с радостью, думая о том, подражаю моему Отцу, Учителю, Господу, и что так я обретаю Его благоволение.[106] Бедность — Видя, что Господь Бог без какой-либо заслуги с моей стороны, но лишь потому, что Он сам так хочет, призвал меня и поручил противостоять волне испорченности, избрал меня, чтобы исцелять от болезней наполовину мертвое и разложившееся тело нашего общества, и я подумал, что должен заняться глубоким и полным исследованием болезней нашего времени. Что я и сделал, после чего пришел к выводу, что на свете царит любовь к богатству, славе и удовольствиям. Человеческий род всегда имел склонность к этой тройной страсти, но сегодня жажда обладания материальными благами поразила сердце и внутренности современного общества… Я заметил, что наше время — это время, когда эгоизм заставил людей забыть о святых обязанностях человека перед ближним и братьями, ибо все мы созданы по образу и подобию Бога, мы — дети Бога, искупленные Кровью Иисуса Христа, и нам завещаны небеса. Я понял, что для того, чтобы противостоять этому страшному чудовищу, которого люди сего мира считают всемогущим, я должен выйти ему навстречу, вооружившись святой добродетелью бедности. И так я и поступил. У меня ничего не было, я ничего не желал и от всего отрекся. Мне хватало одежды, бывшей на мне, и пищи, которую мне подавали другие. Мой багаж состоял из часослова на весь год, записной книжки с проповедями, пары носков и сменной рубашки. Ничего больше. Денег я с собой никогда не носил и никогда не желал. Как-то раз я был чрезвычайно поражен: положив руку в карман, я, как мне показалось, нащупал в нем монету. Я испугался, достал руку, а когда рассмотрел, то вздохнул с облегчением: это была не монета, а всего лишь медальон, который получил давным-давно. Из смерти я вернулся к жизни — так сильно я боялся денег. Денег у меня не было, да я в них и не нуждался. Мне не нужны были деньги на поездку на лошади, в повозке или на поезде, поскольку всегда ходил пешком… Мне не нужны были деньги на пищу, поскольку я просил ее, как просят милостыни, везде, где я бывал. Не нужны мне были деньги и на одежду, ибо сам Господь Бог берег мою одежду и обувь от износа, как делал это для евреев на пустыни.[107] Моя бедность доставляла мне столько радости, что даже богатые так не радовались своему богатству, как я моей возлюбленной бедностью… Если человек беден… ему на помощь приходит Бог… Приведу вам лишь несколько примеров из собственного опыта. Как-то раз я шел из Вика в Кампдеваноль, чтобы провести духовные упражнения для священников, собравшихся в доме каноника Солера. Это было в конце июля, было очень жарко. Мне хотелось пить и есть, а когда я проходил мимо таверны в Сан-Кирико-де-Бесора, хозяйка позвала меня, чтобы я отобедал в ее заведении. Я ответил, что у меня нет ни единого гроша, и я не смогу ей заплатить, на что она сказала, что я могу есть и пить вдоволь, и что ей будет в радость угостить меня. И я принял ее предложение. В другой раз я возвращался с миссий, которые вел в городке Бага. Шел я через Баделлу, Монтана-де-Санта-Мария, Эспинальбет, Пла-ден-Ллонк до самого Сан-Лоренс-делс-Питеус, и ничего не ел целый день. Я всегда ходит наиболее трудными тропами, переходил через реки и широкие потоки, хотя, по правде говоря, переход через реки и броды был для меня весьма утомительным, и мучил меня больше, чем жажда или голод, хоть и в этом Господь не оставлял меня.[108] Доброта[109] — Нет такой добродетели, которая привлекала бы больше людей, чем доброта. Это похоже на пруд с рыбами — если бросать им хлеб, они приплывут к самому берегу и не испугаются подплыть почти к самым ногам, но если бросить вместо хлеба камень, они разбегутся и попрячутся. Так и с людьми. Если к ним относиться по-доброму, они все придут на проповеди и к исповедальне, но если говорить с ними жестко, они обидятся и затаят гнев на слугу Господа. Доброта — это знак апостольского призвания. Когда Бог послал Моисея, Он даровал ему благодать и добродетель доброты. Иисус Христос был самим воплощением доброты.[110] Скромность — Миссионер, как я говорил себе, находится на виду для Бога, ангелов и людей, и потому должен быть очень осторожен в словах, поступках и образе жизни. Посему я решил говорить очень мало — как дома, так и вне его, думая, прежде чем сказать хоть одно слово, ибо люди часто понимают все превратно.[111] Скромность, как известно, это добродетель, которая учит нас делать все правильно. Поскольку нам действительно следует все делать так, кА делал Иисус Христос, я во всем спрашивал и продолжаю спрашивать себя — как поступал Иисус, с какой аккуратностью, с искренностью и чистым намерением… Таким образом, с помощью Божией, я намерен во всем подражать Иисусу, так, чтобы мочь сказать — если не на словах, то через свои поступки — вслед за Апостолом: «Будьте подражателями мне, как я Христу» (1 Кор 11, 1).[112] Умерщвление плоти — в практике умерщвления плоти мне очень помогла благодать Божия, а также то, что я осознавал ее необходимость в деле спасения душ и для хорошей молитвы. Меня необычайно воодушевляли примеры Иисуса, Девы Марии и святых, жития которых я читал именно ради этого. Для себя я делал выписки из, например, жития св. Бернарда, св. Петра Алькантского. О св. Филиппе Нерии я прочитал, что в течение тридцати лет он исповедовал в Риме одну женщину, об уродстве которой знал весь Рим, и даже не знал, как она выглядит.[113] Любовь — Самой нужной добродетелью является любовь. Я не устаю повторять это и повторю еще тысячу раз, что добродетель, которая наиболее необходима миссионеру и апостолу — это любовь. Если нет любви, все его таланты и способности ни на что не сгодятся. Если же любовь его будет истова, то, вкупе с естественными способностями, он будет обладать всем. Любовь проповедника подобна огню в карабине. Если бы человек пальцами бросал пулю, ничего путного из него бы не вышло, но та же пуля, извергнутая пламенем пороха, убивает. Так и со словом Божиим. Если говорить так, как всегда, то пользы от этого будет мало, но когда слово проповедника исполнено огня любви к Богу и ближнему, оно поражает страсти, обращает грешников, творит чудеса. Огонь любви в служении Богу действует совершенно так же, как естественный огонь в паровозе или на пароходе, который разгоняет его без особого труда. На что сгодилась бы та машина, если бы не было ни огня, ни пара? Ради чего священнику постигать святое богословие и церковное право, если нет в нем огня любви Божией…[114]
я переходил от одной местности до другой. Ходил сам, пешком. У меня была карта Каталонии, подшитая холстом, которую я носил сложенной в несколько раз. По этой карте я измерял расстояние и обозначал места отдыха. Утром я шел в течение пяти часов, а вторые пять часов я проходил пополудни. Порой я шел под дождем, порой — сквозь пургу, а летом — под палящим солнцем. Поскольку я всегда ходил пешком, мне случалось присоединиться к погонщикам мулов и простым людям, чтобы побеседовать с ними о Боге, наставить их в вопросах веры. Благодаря этому время проходило незаметно, и все мы чувствовали воодушевление… Мне приходилось переносить не только жару, снег, грязь, дожди и ветер, но и реки и моря, как это однажды случилось между Сан-Фелиу и Тосса, когда во время шторма нам пришлось плыть против течения…[115] Посреди всех этих событий, что подбрасывала мне переменчивая судьба, я чувствовал себя по-разному: были как хорошие моменты, так и горькие, в которые сама жизнь казалась невыносимой ношей. В такие минуты все, о чем я думал и говорил, было небо, и то меня очень утешало и придавало сил. Как правило, я не бежал от страданий — наоборот, я возлюбил страдание и жаждал умереть за Иисуса Христа. Сам я опасностей не искал, но радовался всякий раз, когда мой епископ посылал меня в опасные места, чтобы я имел счастье умереть для Иисуса. В провинции Таррагона меня все очень полюбили, но были и те, кто хотел меня убить. Архиепископу было о том известно. Как-то раз мы говорили с ним о грозящей опасности, но я ответил: «Владыка, это меня не остановит и не повергнет в бегство. Прошу Вас послать меня в какое-либо место в епархии, и я отправлюсь туда охотно, даже если буду знать, что по обеим сторонам дороги стоят банды разбойников и убийц с ножами в руках, и ждут меня. Я не колеблясь пойду вперед. Lucrum mori (смерть — это приобретение: ср. Флп 1, 21). Моим приобретением была бы смерть от руки ненавидящего Иисуса Христа» Моим величайшим желанием всегда было умереть в больнице, как нищий, или на эшафоте, как мученик. Мне хотелось бы собственной кровью засвидетельствовать о добродетели и истине, которую проповедую.[116]
Глава III. На Канарских островах На каталонском языке это слово означает «встающие рано». Так называли партизан, стоящих на стороне претендента на трон, дона Карлоса, борющихся с либеральным правительством. Партизанская война принесла стране смуту и хаос, что не дало «отцу Кларету» возможности организовать проповедническую деятельность. Однако перед ним появился шанс продолжить миссионерскую работу на Канарских островах. Кларет пишет: В августе 1847 года предводители тех, кто называл себя matines или madarugarodes, начали появляться в различных местах Каталонии. Газеты, писавшие о тех предводителях, извещали о том, что они ничего не сделают, не посоветовавшись с «Mosen Кларетом». Они делали это единственно для того, чтобы меня скомпрометировать и получить предлог арестовать меня и не дать проповедовать слово Божие. Однако Бог сам все уладил и вырвал меня из их когтей, отправив на Канарские острова, чтобы я там проповедовал, а было это так: В те дни я проходил через город Манреса и зашел на проповедь к Сестрам Милосердия, которые работают в больнице того города. Настоятельница сказала мне, что Кодина был назначен епископом Канарских островов, и спросила, не хотел бы я поехать туда с проповедями. Я ответил, что по собственной воле ничего не решаю, и отправлюсь лишь туда, куда меня направит мой епископ из Вика. Поэтому если бы мой епископ приказал мне отправиться на Канарские острова, я отправился бы туда, как отправился бы в любое другое место. Вот и все. Добрая сестра сама написала новоизбранному епископу, представив ему мой ответ. Он же незамедлительно написал в Вик, а епископ Вика — мне, с велением подчиниться решению избранного епископа Канарских островов. Епископ находился в то время в Мадриде, и в начале января вызвал меня, поэтому я отправился на встречу с ним… Я принял участие в церемонии хиротонии, а пребывая во его дворце, проповедовал и исповедовал больных из Общей Больницы.[117] Дон Бонавентура и Ауреголес Кодина родился в Остальрихе (Герона) 5 июня 1785 года. Учился в гимназии монахов-пиаров в Барбастро, в северной Испании, изучал философию в университете Сервера в Каталонии. В 1804 году он вступил в Орден монахов-лазаристов, а в 1807 году в Сео-де-Ургел был рукоположен в священники. В качестве миссионера серди народа он проповедовал на Майорке, в Каталонии и в Арагонии. В 1816 году он стал профессором философии и богословия в Бадахозе, а в 1827 — ректором новициата Сестер Милосердия в Мадриде. В 1839 году, в смуте, охватившей в то время Испанию, он был арестован и посажен в тюрьму в Леганес. Освободившись, он уехал во Францию; до 1844 года преподавал богословие в Шалоне-на-Марне. По возвращении в Испанию он стал визитатором лазаристов и директором Сестер Милосердия. В августе 1847 года он получил назначение на должность епископа Лас-Пальмас-де-Гран-Канария. Он тотчас же известил испанское правительство и папского нунция в Мадриде о том, что отказывается от должности, и умолял Сестер Милосердия походатайствовать о нем перед королевой, чтобы та приняла его отказ. Но это ему не помогло. Кодин обратился непосредственно к Папе Римскому, но получил ответ, что если не примет назначения, Папа велит ему сделать это в духе послушания. Бонавентуре пришлось сдаться. Узнав об этом, генеральный настоятель лазаристов разгневался и отказал ему в какой бы то ни было помощи. Новоназначенного епископа очень обрадовало своевременное и внезапное предложение Кларета. 5 марта она вдвоем отправились из Мадрида в Кадикс, ненадолго задержавшись в Херес-де-ла-Фронтера. На следующий день на корабле «Corzo» они отплыли из Кадикса в Санта-Круз-де-Тенерифе. Острова Тенерифе, Пальма, Гомера и Ферро образовали епархию. Новый епископ сердечно принял Кодину и Кларета. 14 марта они прибыли в порт Де-ла-Круз в Лас-Пальмас-де-Гран-канария. Но море было неспокойным настолько, что матросам пришлось переносить пассажиров на берег на собственных спинах. Группа епископа Кодины посетил небольшую часовню в самом порту, возведенную на том самом месте, где 24 сентября 1478 года сошли на берег испанские конкистадоры.
«Блаженные острова» (Insulae fortunae) — о, как далеки они были от блаженного состояния! Гран-Канария, занимающая 1532 квадратных километра, была одним из прекраснейших уголков мира, подобно как и окружающие ее острова: Ланцароте, Фуэртевентура, Тенерифе, Пальма, Гомера и Ферро. В легендах о них говорится как об оставшихся, не затонувших частях таинственной Атлантиды, которая за 9900 тысяч лет до того, как о ней поведал миру Солон, погрузилась в пучину океана. Когда в марте 1847 года Антоний Кларет прибыл на Гран-Канария, там бушевала золотая лихорадка, поглотившая до января 1848 года множество человеческих жизней. За ней пришел голод, так же собравший немалые жертвы. Жители острова были простыми, добродушными, открытыми людьми, Со временем они окружили Кларета уважением и любовью, сменив обращение «padre Claret» на ласкательно-уменьшительное «padrito». Всю свою жизнь Кларет мечтал работать среди таких людей. В то время население Гран-Канария насчитывало около шестидесяти тысяч человек, из которых 90% были безграмотными, около шести тысяч умели читать и писать, а около двух тысяч — только читать. По причине упразднения монашеских орденов в Испании в 1836 году на остове закрылись почти все монастыри, однако жив был запоздалый, но полный ненависти янсенизм. Это была доктрина, которая гласила, что Иисус Христос умер только за избранных, а остальные обречены на вечное осуждение. Ее приверженцем было, главным образом, духовенство. Янсенизм включал в себя и исключительную суровость, что, разумеется, отвращало людей от принятия таинств. К чему это привело — объяснять не надо. На тысячу рожденных в браке детей приходилось 500 внебрачных. Количество населения всей епархии не было слишком высоко: Гран-Канария насчитывала 67 310 жителей, Ланцароте — 11 442, Фуэртевентура — 6767. Канарские острова в 1848 году нуждались в «миссионере». В течение четырнадцати месяцев Кларет на Гран-Канария и Ланцароте служил своим апостольским даром и пророческим духом. Народ не оставил без внимания его старания: еще сегодня, в XX веке, здесь видны плоды апостольского духа св. Антония Марии Кларета.
Кодина и Кларет тотчас же приступили к работе Во вторник, 14 марта, они прибыли в порт Гран-Канария, а уже в субботу 18 марта епископ Кодина известил кафедральный капитул о том, что хочет незамедлительно начать в соборе миссии для народа. В воскресенье, 19 марта, в торжество св. Иосифа Обручника, епископ известил об этом народ. В понедельник вечером, 20 марта, миссии начались. Они продолжались до 15 апреля. Каждый день в течение получаса епископ Кодина объяснял людям христианское учение, после чего «отец Кларет» читал миссионерскую проповедь. Как передает хронист, собор ежедневно был переполнен. Согласно праву того времени, часть храма занимали мужчины, часть — женщины; алтарная часть была отведена кандидатам в священники и городским священникам, а хор — членам кафедрального капитула. Каноники смотрели на Кларета и его начинания с большим недоверием и подозрительностью. Была ли это invidia clericalis — зависть духовенства? Или же проявление упомянутого янсенизма? В первый день миссий, когда Кларет хотел прочитать проповедь, будучи облачен только в стихарь и епитрахиль, путь ему преградил предводитель капитула и запретил выходить к амвону, если он не соизволит надеть берет и пелерину. Разумеется, Кларет подчинился: он не мог позволить подобной мелочи свести на нет проведение миссии! Через десять дней миссионерские проповеди настолько утомили членов капитула, что отныне они стали присылать лишь двух представителей. В это же время проходили реколлекции для священников. Здесь члены капитула бастовали на Повечерии, однако они оставались либо на обочине событий, либо вообще были вне происходящего. Народ — как «простой», так и высшие сословия — был исполнен энтузиазма, и участвовал в миссиях с огромной охотой. Несмотря на то, что некое североамериканское общество организовало в те дни конные забеги, миссии для народа завершились полным успехом. Столько людей исповедалось и приняло св. Причастие (а именно на это в то время обращали особое внимание и по этим показателям оценивали эффективность миссий), что, собственно, можно сказать, что таинства приняли все. В Автобиографии Кларет описывает свою деятельность на Гран-Канария одним предложением: Еще я вел реколлекции для студентов семинарии, а также миссии во всех приходах острова Гран-Канария.[118] В рамках своей деятельности на острове в период с 20 марта 1848 до 18 апреля 1849 года Кларет прошел путем через Тельде и Агумес на юге до Техеды, расположенной в глубине острова, и от Лас-Пальмас до прихода Гальдар на западном его конце. Везде он встречался с тем же радушием, огромной симпатией к «миссионеру», и везде он пользовался успехом. Он был столь сердечен и непосредственен с людьми, что они пешком провожали его из одной местности в другую. С 13 ноября до 3 декабря 1848 года Кларет вел миссии для народа в Сан-Лоренцо, расположенном в двадцати километрах к югу от Лас-Пальмас. В это время на его ноге вскочил чирей, настолько опасный, что мог угрожать даже его жизни. Кроме того, вернулись симптомы болезни, которая докучала ему в новициате иезуитов, и из-за которой он был вынужден покинуть Общество Иисуса. Кларету пришлось соблюдать постельный режим, но когда он узнал, что в церкви люди ожидают исповеди, он попросил передать им, что они могу прийти и исповедаться прямо у него в комнате. Когда вернулся настоятель, он был весьма удивлен тому, что дом полон народа, а вереница ожидающих своей очереди тянется по всей лестнице.
18 апреля Кларет отплыл на корабле «La Magdalena» на остров Ланцароте, отдаленную от Лас-Пальмас на 85 морских миль (157 км). Напряженная миссионерская работа, а также богатая, щедрая жатва, которую он собрал на Гран-Канария, повторились и здесь. Свою деятельность Кларет комментирует так: Не могу описать всего, что происходит в этих местностях, ибо рассказ мой не имел бы конца.[119] Епископ Бонавентура Кодина писал в Мадрид премьеру Хуану Браво Мурильо следующее: «То, что сеньор Кларет прибыл со мной на остров, стало непередаваемым благодеянием, которое Бог даровал мне и местным христианам. Его миссии для народа оживили веру, что почти угасла в этих местах, и разожгли огонь любви во многих жителях острова. Однако ему пришлось вернуться в Каталонию, поскольку его призвал епископ. Таким образом, я потерял такого работника на ниве Господней, и теперь у меня нет никого, кого я мог бы послать на жатву».[120]
*** Пока Кларет трудился на благо нуждающихся, симпатичных ему жителей Канарских островов, в Европе разразилась революция 1848 года, не оставившая в стороне и Испанию. Но в Испании революция эта была подготовлена плохо: предводители в спешке скрылись, осталась лишь горстка безумцев, которые просто не имели шансов победить. За революционными событиями в Европе 1848 года стоял рабочий класс, которого в Испании еще не было. Но «четвертое сословие» уже появлялось. Кларет в своей деятельности встретится с ним позже. 2 мая 1849 года на судне «La Magdalena» он покинул Ланцароте и направился в Барселону.
Заканчивая свой отчет в Автобиографии, святой пишет следующее: С собою я забрал только пять дырок, которые в моем плаще сделали люди, окружавшие меня на пути из одной местности в другую.[121] Наверное, трудно бы было ему найти более подходящие слова, чтобы подвести итог своей миссионерской деятельности — как в Каталонии, так и на Канарских островах. Как апостол и миссионер, Кларет шел за голосом своей харизмы. Он был среди людей, которых горячо любил и для которых, движимый безграничной любовью, не щадя сил, он был готов на все. Его возвращение на полуостров совпало по времени с назначением на должность архиепископа Сантьяго-де-Куба, от которого он будет отказываться всеми силами. На самом деле, для него это будет моральное принуждение. В качестве архиепископа Кубы он доказал, что наперекор всему он способен остаться верным своей харизме: он будет епископом для народа, трудящимся для народа. В своей епархии ему доведется проработать всего шесть лет; в 1857 году Кларет был отозван обратно в Испанию, где получил назначение на пост исповедника королевы Изабеллы II. Но разве для этого нужно было быть епископом? В Мадриде, независимо от работы при королевском дворе, Кларет вновь будет в распоряжении людей, живя и работая среди народа. Он не будет жить при дворе, у него даже не будет квартиры, которую он мог бы назвать своей собственной. Как и большинство апостолов, он умрет в изгнании, и именно там пророческая линия его жизни достигнет второго, окончательного полюса в Париже Кларет займется пастырской работой среди приезжих рабочих из Испании. В конце концов, вынужденный бежать от полиции в Прадес, он спрячется в цистерцианском монастыре в Фонфруа. Ему даже не довелось попрощаться со своими миссионерами. За десять дней до смерти Кларета республиканцы из Нарбонны грозились напасть на монастырь и убить его. Эту новость скрыли от умирающего. Всеми оставленный, Кларет умер на чужбине.
как и все пророки — не меньше, но и не больше! — перерастал свое время, но в то же время был его частью. Спустя 124 года после его смерти нам все еще хотелось бы видеть в нем человека, предвидящего уготованные историей события. Тайна пророков! Но мог ли он быть пророком, не будь он плоть от плоти своего времени? Очень часто, под давлением эпохи и обстоятельств, пророки догадываются, каким «окружным путем» можно выйти из рабства. Говоря конкретно, Кларет, видя, что происходит в его родной Каталонии, — но, зная и о том, что подобное происходит и по всей Европе, включая Испанию, — совершенно отдает себе отчет в том, что старые схемы и ветхие церковные структуры уже мало на что способны: не содействуют распространению веры и совсем не способствуют ее оживлению и поддержанию. Если даже Кларет и не формулировал эту проблему, тем не менее, для него становится очевидным благодаря каждодневным событиям необходимость появления общины, огня веры в общине. И знаменательно то, что с самого начала он такую общину ищет. Сразу после своего рукоположения в священники он пытается найти группу друзей — людей, которые держались бы вместе и вместе работали: он мечтает о том, чтобы это была группа пророков-первопроходцев, вовлеченных в дела Церкви и человечества.[122] Советник Кларета П. Бах объяснял ему, что политическая ситуация делает невозможными все совместные начинания священников. Отчизна становится для него тесной, он отправляется в Рим. В ответ на предложение одного иезуита стать членом их Общества, благодаря чему ему не придется жить и действовать в одиночку, Кларет вступает в новициат иезуитов. С самого начала своей миссионерской деятельности он ищет соратников, часто проводит миссии для народа вместе с другими священниками, с которыми чувствует общность интересов и целей. Дружба, группа друзей как первая и основная община — это его жизненная потребность. Но общину он понимает не как толпу или массу. Возможности человека в сфере контактов и диалога с другими, в конечном итоге, весьма ограничены. Кларет почти интуитивно осознает, что малые общины (в Африке их сегодня называют small communities, в Латинской Америке — «базовые церковные общины», богословы называют их «евхаристическими общинами стола») необходимы, чтобы противостоять быстрому исчезновению плодов его миссий. Он поддерживает общины, которые в то время имели возможность действовать: братства, архибратства, товарищества, фратернии… Перенеся свою миссионерскую деятельность на Канарские острова, Кларет уже сформировал в Европе сильную группу друзей, в которую входили Эстебан Сала, деликатный и впечатлительный священник; Мануэль Виларо, молодой священник, восторженно смотревший на Кларета; Хосе Кайшаль и Эстраде, будущий епископ Ургельский и Адорский, ставший его вернейшим другом… Впрочем, всех перечислить просто невозможно. В 1847 году он даже сделал два подробных плана миссионерского и апостольского формирования общины. Замысел первый: БРАТСТВО ПРЕСВЯТОГО НЕПОРОЧНОГО СЕРДЦА ДЕВЫ МАРИИ. Название типично для XIX века, но само дело выходит за рамки даже XX века. Полное название таково: Братство Пресвятого Непорочного Сердца Девы Марии и Помощников (amantes) Человечества. Об этом Кларет написал целую брошюру, которую распространил среди друзей-энтузиастов. Но он совершил ошибку, выслав брошюру архиепископу Таррагоны, др. Антонио Этшанобе и Зальдивар, человеку в высшей степени консервативному и боязливому. Архиепископ не мог себе представить, что в христианской общине право слова и дела будет дано также и женщинам, и что, согласно намерениям Кларета, речь шла и о диаконисах. Такой замысел был в Церкви чем-то новым. В братство должны были входить священники и миряне, мужчины и женщины… Настоятелем, должность которого была бы выборной, не обязательно должен был быть священник. В состав руководящей коллегии должны были входить, кроме того, два священника и два мужчины-мирянина. Участие в управлении не было предусмотрено для женщин (пророческий дух Кларета в этом случае зашел бы слишком далеко: в его время это было просто невозможно), но они могли выполнять любые апостольские задания. Замысел второй: ДОЧЕРИ ПРЕСВЯТОГО НЕПОРОЧНОГО СЕРДЦА МАРИИ. Проект — который был разработан еще до «Братства» — по своей организации был похож на институт мирян. К этой идее Кларета, несомненно, подтолкнула, в числе прочих, и политическая ситуация: женские конгрегации, за исключением немногих, были под запретом. Но Кларет имел перед глазами образец первых христианских общин, в которых женщины выполняли собственные, ежедневные задания, и даже составляли отдельную группу. В 1846, а может уже ив 1845 году Кларет обратился к своему другу канонику Хайме Солеру, регенту Викской духовной семинарии с просьбой написать небольшой труд, посвященный «Филоменам». Книга ему не понравилась, и он попросил своего лучшего друга Хосе Кайшаля внести в нее определенные исправления. Кайшал сомневался, и Кларет написал ему: Если ты не уверен, стоит ли тебе издавать книгу под собственным именем, можешь издать под моим. Я способен выдержать многое.[123] Кларету очень нравилась эта книга. В конце концов, он сам написал брошюру для общины, а сам, тем временем всеми силами взялся за это дело. Брошюра была выпущена в 1850 году и переиздавалась 17 раз на испанском языке; кроме того, она была переведена на французский и португальский языки. Книга вышла, но вот община так и не была создана. Лишь после смерти Кларета, силами мирян со всего мира — не только мужчин и женщин, но также супружеских пар — община эта стала реальностью. Согласно апробационной формуле, данной Римом, об общине сказано: «Ad instar Instituti saecularis». В немецкоязычном мире подобная группа возникла в Вене, где в течение уже двадцати пяти лет трудится для распространения кларетинского, апостольского духа. Харизмы Святого Духа — если действовать со смирением, терпением и верой — угасить невозможно.
были глубоко разочарованы, узнав, что он выехал на Канарские острова. Как раз в то время они были целиком поглощены созданием христианской общины, церковных объединений. И именно в этот момент Кларет, душа всего дела, вынужден был их покинуть! В период деятельности Кларета на Канарских островах его засыпали письмами. На одно из них, исполненное нетерпения письмо его друга Хосе Кайшаля от 17 октября 1848 года, он написал ответ, датированный 11 декабря: Я понимаю Ваш план и хочу сказать, что он — от Бога, и обязательно дождется своего осуществления; уже несколько лет я вынашиваю в сердце эту мысль, но час рождения еще не наступил… В утешение могу сказать Вам, что для этой цели уже выделен специальный дом, уже готовы люди и т.д., но время рождения нельзя приблизить насильно… Вы же работайте в меру ваших сил, используя проповедь и печатное слово.[124]
Решение основать общину миссионеров Кларет принял, несомненно, когда работал на Канарских островах. К сожалению, его собственные проекты пропали, но они были у Хосе Шифре, ставшего впоследствии духовным наставником и третьим генеральным настоятелем Кларетинов. Он пишет: «В качестве доказательства представляем желания и постановления, написанные им самим (Кларетом) во время молитвы в тот день, когда Податель всяких благ подсказал ему эту мысль: С помощью Вашей благодати — говорит он Богу и Матери Божией — а также друзей, которых Вы мне дадите, я создам товарищество, в котором стану последним и слугою у всех…».[125] И о. Шифре добавляет: «Все это можно найти в записях, сделанных им (Кларетом) в тот день, когда Бог подсказал ему вышеупомянутый план». Хуан Лозано, который ссылается на знатока биографии Кларета Кристобаля Фернандеса, считает, что святой принял это решение в начале 1849 году во время реколлекций в епископском дворце в Лас-Пальмас-де-Гран-Канария. Записи тех реколлекций и записи, сделанные в 1870 году пропали. О том, что случилось по возвращении с Канарских островов, пусть расскажет сам Кларет.
В середине мая я приехал в Барселону И отправился в Вик, где беседовал с моими друзьями, канониками о. Солером и о. Пассареллем о моем замысле основания конгрегации священников, которые были бы и назывались Сыновьями Непорочного Сердца Девы Марии. Оба они с воодушевлением приняли мой замысел. О. Солер, бывший ректором семинарии в Вике, сказал, что как только семинаристы разъедутся по домам на каникулы, мы сможем собраться в семинарии и жить здесь до тех пор, пока Бог не даст нам иное помещение. Эту же мысль я выразил досточтимому епископу Вик, о. Лусиано Касадеваллю, который относился ко мне с большой симпатией. Ему неизменно нравился мой план. Мы договорились, что во время каникул будем жить в семинарии, а он в это время велит подготовить прежний монастырь марцедарианцев, который правительство отдало ему в распоряжение.[126]
Эстебан Сала, первый последователь святого на должности настоятеля конгрегации; Хосе Шифре, впоследствии третий генеральный настоятель, управлявший конгрегацией до 1899 года; Хайме Клотет, процесс беатификации которого еще не завершен; Доминго Фабрегас, великолепный педагог, а также Мануэль Виларо, сердечный друг Кларета, вместе с ним трудившийся на Кубе.
когда все мы собрались вместе, с согласия о. епископа и о. ректора, и сами начали духовные упражнения, соблюдая строгий режим и с огромным воодушевлением. Поскольку в этот шестнадцатый день празднуется торжество св. Креста и Богоматери Кармильской, в качестве темы для первой конференции я выбрал слова Псалма 23: Virga tua et baculus tuus ipsa me consolata sunt, стих 4. Я говорил о почитании и достоинстве, с которыми мы должны относиться к Святому Кресту и Деве Марии, а весь псалом толковал в связи с нашей целью. Из этих реколлекций все мы вышли укрепленными духом, полные решимости пережить трудности, и хвала за то Богу и Пресвятой Деве, что дали нам всем силы выдержать это… Так мы начали и сохраняли жизнь в единой общине. Все мы исполняли священное служение.[127] Согласно рассказам о. Клотета, великое дело, которое он назвал «Миссионеры Сыновья Непорочного Сердца Пресвятой Марии Девы», было начато так: «в три часа дня все мы собрались в одной из комнат духовной семинарии в Вике. «Отец Кларет» открыл наше заседание словами: Сегодня начинаем великое дело». Отец Виларо тогда недоверчиво подумал: «Что ж за великое дело мы можем начать, если сами еще так молоды и нас не так уж много?». «Отец Кларет» уверенно ответил: «Вы не верите, но вы увидите сами; все увидите!».[128]
*** То, что они увидели уже вскоре, было совсем неутешительно для нового дела. «Отец Кларет», душа и надежда всего предприятия, был назначен архиепископом Кубы и был вынужден оставить своих товарищей. Однако община Кларетинов пережила этот удар, как пережила и многие другие, еще более тяжелые. Во время военного переворота в 1868 году община была полностью упразднена в Испании, и им пришлось все начинать заново в южной Франции. Во время коммунистических гонений в Мексике и в Испании в XX веке община понесла серьезные потери. В Испании в 1936 году погибло более 300 Кларетинов.[129] Несмотря на все это к моменту смерти «отца Кларета» (в 1870 году) его община насчитывала 100 членов, собранных в 11 центрах. Сегодня в 397 центрах на всех континентах живут и работают 4000 членов. Полное официальное название конгрегации звучит так: Конгрегация Миссионеров Сыновей Непорочного Сердца Пресвятой Марии Девы (Congregatio Missionariorum Filiorum Immaculati Cordis Beatae Mariae Virginis; CMF), которая обычно сокращается до наименования «Миссионеры-Кларетины». Тогда, в 1849 году, небольшая группа миссионеров пребывала вместе. Они не считали себя ни монашеским орденом, ни конгрегацией. Единый дух и общие задачи были основой глубокой дружбы между членами группы. Об обетах практически не говорилось, хотя бы потому, что монашеские ордена в Испании все еще были под запретом. Кажется даже, что Кларет на самом деле и не думал о конгрегации, что ему виделась лишь община, которая жила бы и была ведома единым духом. В 1857 году Кларет вернулся с Кубы в Испанию. Эстебан Сала, в отсутствие святого бывший настоятелем общины миссионеров, должен был стать его преемником на кафедре архиепископа Сантьяго-де-Куба, но умер 18 апреля 1858 года. Его преемником был избран о. Хосе Шифре, очень энергичный и всегда готовый к действию человек, который, как можно предположить, сам прежде вынашивал план основания монашеской конгрегации. Отец Шифре посвятил общине всего себя без остатка. На протяжении почти сорока лет его деятельности на посту генерального настоятеля он привел конгрегацию к процветанию. Создается впечатление, что сначала представления Шифре об общине не вполне совпадали с замыслом Кларета. Шифре приложил немало усилий, превратив общину в конгрегацию, монашеское объединение с, по мере возможности, торжественной формой принесения обетов. Кларет не был против обетов: глубоко в духе он жил обетами бедности, целомудрия и послушания в любви. 28 мая 1858 года состоялось первое общее собрание небольшой общины: председательствовал на нем Кларет. Сохраняя за собой некоторое право высшей власти, он передал управление общиной избранному для этого человеку. Однажды он даже писал о. Шифре, что продолжает считать себя «отцом общины», но она уже обручена и отдана другому, поэтому он не желает более вмешиваться в дела руководства. Это было весьма мудрое решение. Шифре, в свою очередь, сохранил глубокое уважение к основателю и пользовался его советами. В 1861 году в общине встал вопрос о принесении обетов. В Страстной Четверг 1861 года в частном порядке это сделал Хайме Клотет, о том же самом думал и Хосе Шифре. 7-14 июля 1862 года прошел первый генеральный капитул общины, на котором Шифре выступил с предложением о принесении обетов. Община (скорее всего, под влиянием Кларета) отнеслась к этой идее сдержанно: было предложено поддерживать идею обетов и на должность генерального настоятеля избирать только того, кто их принес. Однако это решение должно было остаться тайным. В 1865 году община была утверждена в этой форме — как апостольская конгрегация, не имеющая обязательных обетов. В 1869 году, когда в результате революции в Испании (1868) община была рассеяна по стране, Хосе Шифре, по мере возможности, собрал всех членов в южной Франции и предложил направить Апостольскому Престолу прошение о преобразовании общины в конгрегацию с обетами. Предложение было принято единогласно. Поэтому Шифре попросил Кларета, в то время находящегося в Риме на Первом Ватиканском Соборе, передать решение Апостольскому Престолу. Кларет взялся за это, но когда его спросили, какими должны быть обеты — простыми или торжественными — он решительно высказался в пользу простых. Впоследствии Шифре думал о торжественных обетах, но община уже приняла соответствующее решение на этот счет. Сам Кларет перед смертью принес обеты в торжественной форме, тем самым показав, что всегда был и остается верен своим друзьям по первой общине.
Задание Кларетинов и дух, движущий ними,от вечающий заданию и духу «отца Кларета»: через проповедь Благой Вести нести всем людям спасение и призывать их обратиться или укрепить жизнь веры, особенно там, где это наиболее насущно, всегда в соответствии с требованиями времени и обстоятельствами, с использованием наиболее эффективных средств.
ВОТ ГЛАВНЫЕ ЧЕРТЫ ДУХА И СТИЛЯ КЛАРЕТИНСКОЙ СЕМЬИ: Слова Кларета о «горячей любви», которая должна зажечь и охватить весь мир. Христоцентричность: подражание Христу, единство со Христом, Христова мистика. Евхаристия: она должна стать средством и вершиной всей христианской и апостольской жизни. Богородичный характер: Дева Мария, Ее любовь (сердце), Ее готовность («да будет по слову Твоему»), готовность делать то, что велит Бог, должны определять все: согласно воле святого Кларета, члены его семьи выковываться будут в esse сердца Марии Девы. Повсеместность, экуменизм: Кларет хотел, чтобы члены его семьи не были бы ни настоятелями приходов, ни епископами; их сердце должно быть отдано делам всего мира, не замкнутого в границах прихода или епархии; они должны быть готовы идти на весь мир. Эффективное апостольство: как отзвук, как эхо слов и дел Кларета в документах кларетинской семьи (Конституциях, документах Генерального капитула, указаниях для кларетинских общин мирян…) звучит уверение в том, что они всегда будут стремиться делать то, что насущно, наиболее соответствует времени и обстоятельствам, то, что наиболее эффективно. В качестве конкретного примера такой апостольской позиции следует особо подчеркнуть влияние через печатное слово. Семейность: подлинно семейная, сердечная атмосфера в общине; отсюда — простота в общении с людьми, особенно с наибеднейшими. Духовное развитие: учеба, молитва, медитация, созерцание должны предшествовать всякой деятельности. Слово Божие, черпаемое из чистых источников: вера от Священного Писания. Отважное самопожертвование: свободная от страха, почти рискованная апостольская деятельность, даже если ее итогом окажется страдание, преследование или даже смерть.[130] Сам святой представляет идеал жизни своим собратьям по общине следующими словами:
Сыном Непорочного Сердца Марии является тот, кто горит любовью и пробуждает любовь всюду, куда бы ни пришел. Тот, кто всем сердцем жаждет, и стремится всеми средствами зажечь в сердцах людей огонь Божественной любви. Его ничто не страшит, он радуется в лишениях, самозабвенно трудится, с радостью принимает обиды и клевету, он веселится в мучениях и боли, которые переносит, и хвалится крестом Господа нашего Иисуса Христа. Он не заботится ни о чем ином, кроме того, чтобы следовать за Христом и подражать Ему в молитве, трудах и терпении; ищет всегда только величайшей славы Бога и спасения людей.[131]
Кларет поддерживал также и женские общины Прежде всего, следует назвать:
Адорационистки Он был духовным наставником св. Михаэлы Пресвятого Таинства (Maria Micaela del Santismo Sacramento; «Madre Sacramento»). Михаэла Десмайсьерес и Лопес де Дикастильо родилась в Мадриде 1 января 1809 года. Основала Конгрегацию монахинь-адорационисток (Служительниц Пресвятого Таинства Алтаря и Любви к Ближнему). В наши дни Конгрегация насчитывает 2100 монахинь и располагает 105 монашескими домами в Европе, Азии, Африке и Латинской Америке. Особое задание монахинь — круглосуточное поклонение Пресвятому Таинству, а также обучение молодежи, особенно происходящей из наибеднейших слоев общества. Кларет помогал при основании Конгрегации и в разработке Конституций для нее.
Кармелитки Любви к Ближнему «Отец Кларет» в значительной степени поддерживал основание Конгрегации св. Хоакимы Ведруна. Св. Хоакима де Ведруна и Мас родилась 16 апреля 1783 года в Барселоне. В 1826 году она основала общину Кармелиток Любви к Ближнему. Она была очень дружна с Кларетом, который писал о ней в письме от 1 января 1869 года: Я познакомился с ней, когда был еще студентом. Основательница хотела, чтобы я заново написал устав, поскольку был священником, а потом и епископом. А еще в 1859 году он подтвердил: У них царит дух евангельской бедности, молитвы и любви. Епископ Вика назначил Кларета ректором молодой общины, поэтому он читал монахиням проповеди, старался ускорить признание общины королевой, а также окончательное утверждение Конституций.
Апостольский Институт Образования Мать Мария Антония Парис и Риера родилась 28 июня 1818 года в Вальмоль, в провинции Таррагона. В возрасте 28 лет она ступила в монастырь Компанья-де-Мария в Таррагоне. В это время в Испании (не считая малочисленных исключений) было запрещено приносить монашеские обеты, поэтому в течение девяти лет Мария Антония Парис была послушницей. В 1852 году, когда Кларет уже был архиепископом Кубы, к Марии Антонии Парис присоединились несколько молодых женщин с намерением основать новую общину. Кларет попросил их приехать на Кубу. Там община окрепла, а ее члены положили краеугольный камень в фундамент новой Конгрегации. Однако Апостольский Институт Образования Непорочной Девы Марии (Instituto Apostolico de Maria Inmaculata para la Ensenaanza) возник лишь 25 августа 1855 года. 27 августа Мать Парис в присутствии архиепископа Кубы Кларета принесла обеты. Кларет был ее советчиком и покровителем. Вне зависимости от основания новой Конгрегации, которое, после позднейших преобразований, обрело новую свежесть и сегодня известно во всем мире, Мать Парис несомненно сыграла большую роль в жизни святого Кларета, впрочем как и сам Кларет в необыкновенной жизни Матери Парис имел решающее значение.
Одиннадцатого августа 1849 года Кларет вел реколлекции для священников. После одной из конференций его известили о том, что с ним желает говорить епископ. Кларет даже не догадывался, чего епископ хочет от него, и был тем более удивлен, когда епископ сходу заявил ему о том, что Кларет назначен архиепископом Сантьяго-де-Куба. Вот как сам Кларет описывает свою реакцию: По окончании упражнений, которые я вел для небольшой, формирующейся общины, меня попросили провести еще одни упражнения для духовенства города Вик в церкви, принадлежащей семинарии. Когда 11 августа я спускался с амвона после последней проповеди в рамках упражнений, Его Эминенция Епископ велел мне прийти в его дворец. Когда я вошел туда, мне вручили королевское назначение на должность архиепископа Кубы, датированное 4 августа. Я ответил, что ни в коем случае не приму его, и умолял епископа от моего имени ответить королеве, что я никоим образом не могу принять это назначение.[132]
*** В то время испанских епископов назначала, практически, сама королева Изабелла II и правительство, которые представляли кандидатов Апостольскому Престолу. Куба, Пуэрто-Рико и Филиппины оставались испанскими колониями. Ситуация острова во многом выглядела трагично, оттуда в Испанию доходили известия о страшном моральном падении и частых политических выступлениях вплоть до попуток переворота. Посему министр, в чьем ведении в то время находилось назначение епископов, Министр Милости и Справедливости (de Gracia y Justicia) Лоренцо Аррацола искал подходящего кандидата на должность архиепископа Сантьяго-де-Куба. Вначале он думал о епископе Леридском Доминго Коста и Боррас, но тот отказался, однако предложил кандидатуру Бонавентуры Кодины, нового епископа Гран-Канария, о котором как раз узнал, как тот вместе с необыкновенным народным миссионером Антонием Кларетом изменил лик острова. Когда были предприняты соответствующие инициативы, оказалось, что самый подходящий кандидат — миссионер Антоний Кларет. В глубине души Антоний Кларет был свято убежден, что по многим причинам такое задание не может быть ему поручено. Поэтому он написал папскому нунцию в Мадриде Брунелли безапелляционное письмо, в котором однозначно и решительно выражал свое «нет». Вы даже представить себе не можете, каким камнем на моем сердце стало такое назначение. И то по двум причинам: во-первых, потому, что я не люблю посты и не гожусь для них. Во-вторых, тем самым рушатся мои собственные апостольские планы… Осознавая огромный в нашем испанском мире недостаток проповедников Евангелия, «миссионеров», и принимая во внимание многочисленные просьбы, приходящие со всех концов Испании, принести в города и местности Благую Весть, я принял решение собрать и должным образом подготовить группу ревностных друзей, чтобы вместе с ними сделать то, чего не в состоянии совершить в одиночку… — Тем самым, однако, я связываю свою жизнь с конкретной епископской столицей, а дух мой принадлежит всему миру. Даже в одной этой малой точке земного шара я не смогу проповедовать столько, сколько хочу; своими глазами я видел, как много обязанностей лежит на плечах архиепископа. Считаю, что лучше было бы найти кого-либо другого, и если речь идет о том, чтобы я отправился туда — даже с другими моими соратниками — на некоторое время на миссии, мы охотно отправимся…[133] Итак, началась борьба за то, чтобы склонить Кларета к принятию назначения на епископа. Нунций Брунелли отнесся к его письму настолько серьезно, что какое-то время действительно думал о том, чтобы найти другого кандидата. Тем не менее вскоре он присоединяется к министру Аррацоли и Лучано Касадевалю, епископу родной для Кларета епархии Вик, и вместе они стараются повлиять на него, чтобы добиться его согласия. Говорят, что Апостольский Престол часто повторяет: nolentes volumes — желанны именно те, кто всеми силами отказывается от предложенного поста. С христианской точки зрения хорошо, что Кларет, проповедник Благой Вести, противился принятию «епископского поста». Эта должность не является для него миссией, и потому не имеет никакого значения. В сердце Кларета всегда жила готовность строить Царство Божие везде там, где он видел свою миссию. Он привык, и к тому подталкивала его политическая ситуация, распознавать свою миссию в голосе иерархов. Брунелли, Аррацола, Касадевалль знали, что отказ Кларета они легко могли бы переломить приказом. Нунций Брунелли, человек деликатный (как Папы Римские Пий VII и Григорий XVI) никогда не пользовался приказом в подобных случаях. Министр Аррацола мог лишь настаивать, но не приказывать. Наконец, епископ Вика Касадевалль, принял решение обратиться к Кларету рассудительно, но достаточно решительно: «…in quantum possum (насколько я могу) приказываю Вам принять сие архиепископство…».[134] Легко представить себе, в каком смятении пребывал Кларет. Об этом он пишет в своей Автобиографии: Приказ этот меня испугал. С одной стороны, я не мог решиться принять назначение, с другой — хотел быть послушным. Я просил епископа позволить мне в течение нескольких дней собраться с мыслями на молитве, прежде чем дам ответ, и он согласился. Тогда я собрал Хайме Солера, Хайме Пассарелля, Педро Баха и Эстебана Салю. Все они были мудрыми и благочестивыми священниками, которым я абсолютно доверял, поэтому попросил их препоручить меня Богу и в последний день сосредоточения сказать мне, что я должен делать: выразить ли согласие на приказ епископа, или же категорические отвергнуть предлагаемое назначение. Наступил последний день и мы, посоветовавшись между собой, пришли к мнению, что воля Божия заключается в том, что я должен принять это назначение, что я и сделал 4 октября, спустя 2 месяца с того дня, как был избран.[135] Тем временем, в многодневных духовных упражнениях, я готовился к этому и писал план своей жизни, чтобы по нему жить. Шестого октября 1850 года, в день св. Бруно, основателя Ордена картузианцев, в которых я когда-то желал вступить, в первое воскресенье октября — день Святого Розария, молитвы, которая всегда была мне по душе, именно в этот день, в кафедральном соборе города Вик я был рукоположен в сан епископа вместе с преп. Хайме Солером, епископом Теруэльским.[136] В торжестве епископской хиротонии приняли участие: престарелый отец Кларета в простом одеянии владельца фабрики, его благотворитель дон Фортиан Брес, а также основанная недавно община Кларетинов.
Двадцать восьмого декабря 1850 года Мы взошли на палубу фрегата «La nueva Teresa Cubana». Ее капитаном был господин Мануэль Боливар.[137] Все мы отправились из Барселоны на Кубу в добром здравии и настроении, однако достигнув Гибралтарских скал, были вынуждены остановиться и ждать, пока не установится погода, чтобы мы могли пройти через пролив. Поскольку же море было весьма неспокойно, капитан счел необходимым завернуть в порт Малага, где мы трое суток ждали перемены погоды. Для меня и здесь нашлось занятие: — я прочитал пятнадцать проповедей в кафедральном соборе, в семинарии, перед учениками, монахами, и т.д.[138] Когда мы заплыли в залив Дам, я начал миссии на корабле. Присутствовали все, все исповедались и приняли св. Причастие в день общего причащения — и путешествующие, и команда, начиная с капитана и до последнего матроса, а дружба наша со временем настолько окрепла, что они навещали нас всякий раз, когда проплывали мимо. 16 февраля 1851 года мы сошли на берег. Нас приняли радушно, а на следующий день после прибытия мы провели церемонию вступления в должность, с соблюдением всех формальностей, обязательных для сего стольного града. Спустя пятнадцать дней после прибытия мы отправились в город Эль-Кобре, расположенного в четырех милях от столицы, чтобы поклониться иконе Пресвятой Богородице Милосердной, которую так любят все жители острова.[139]
— остров, общей площадью 110.861 кв. км, сегодня насчитывает более 11 миллионов жителей, из которых 12% — негры, а 5% — китайцы. Когда Антоний Мария Кларет (принимая епископскую хиротонию, он взял себе имя Мария) прибыл на Кубу, этот остров переживал экономический подъем: остров насчитывал более миллиона жителей: из них 450 000 негров, около 60 000 китайцев, около 30 000 — другие народности (гаитяне, французы, англичане, жители Северной Америки, португальцы), а также испанцы.[140] Малые предприятия находились в руках каталонцев (негра, имевшего свое дело, называли «черным каталонцем»). Многими торговыми предприятиями владели андалузцы из Кадикса. Сантьяго-де-Куба был основан в 1523 году и оставался столицей острова до 1536 года. Во времена Кларета в городе жило 26364 человека, но по сравнению со столицей Испании это был скорее провинциальный город. Первая линия железной дороги в Латинской Америке была построена в 1830 году на Кубе. В 1858 году на острове действовало 608 км железной дороги, и строилось еще 265 км. Испания заботилась о развитии острова, и в этом преследовала собственные интересы. Кроме относительного благополучия, положение рабов на острове было невыносимым. Испанское право запрещало как покупать, так и продавать рабов, но предписания закона там не действовали. Подсчитано, что в 1823-1865 гг. на Кубу было привезено около 400000 новых рабов прямо из Африки. Их привезли на 60 кораблях, ходивших под испанским, португальским, североамериканским и даже шведским флагом. Торговали рабами на острове почти исключительно родовитые испанцы, основной капитал торговых картелей был родом из Англии, а известные англичане были их членами.
охватывала около 70000 кв. км, что равнялось без малого целой Австрии. Для той страны привычным пейзажем были высокие горы и многочисленные расселины. На протяжении уже четырнадцати лет архиепархия была лишена руководителя. Последний архиепископ Сирило Аламеда и Бреа, бывший генеральный настоятель Ордена францисканцев, в 1835 году чуть не оказался в тюрьме, поскольку был сторонником Карла. В всяком случае, либеральное правительство в Мадриде приказало его арестовать, однако «Capitan General» острова проигнорировал приказ. В 1837 году архиепископу пришлось бежать через Ямайку в Англию, а оттуда — ко двору претендента на трон дона Карлоса. В 1848 году он примирился с правительством Изабеллы II и стал епископом Бургоса в Испании. Отсутствие епископа во главе епархии столь долгое время стало причиной того, что Кларет нашел ее в довольно печальном религиозном состоянии.
Достаточное количество хороших священников — это всегда первое, основное условие развития епархии, и потому — главная забота епископа. Что касается кубинской епархии, это был наиболее насущный вопрос. Здесь было всего 40 епархий, некоторые из них тянулись на 30 , а то и на 40 км. Большинство жителей епархии составляли обитатели обширных хозяйств и плантаций кофе. Такой приходской округ обслуживали в лучшем случае два священника. Во всей архиепархии было около ста двадцати пяти священников, сорок шесть жили в столичном Сантьяго: работали в курии, в семинарии, в монастырях, коллегиях и приходах; некоторые, по причине преклонного возраста, были на пенсии. На всю оставшуюся часть архиепархии оставалось около 56 священников. Большинство же из них, в том, что касается образования и священнического духа, были не на высоте. В то время Церковь на Кубе зависела от светской власти. Папа Римский Александр VI когда-то передал покровительство над Церковью испанским королям, властителям Западной Индии. Сейчас же наместники думали о приумножении собственного состояния. На острове могла выйти книга, где было бы написано, что высшей властью на Кубе является генерал. Светская власть по своей воле назначала и отзывала настоятелей приходов, как правило, с ущербом для Церкви. Объекты культа пребывали в столь плачевном состоянии, что Кларет зачастую предпочитал проповедовать в шалаше или бараке, чем на руинах храмов. Новый архиепископ сразу же приступил к строительству новых храмов, не только для уже существующих сорока приходов, но для следующих пятидесяти трех. Однако новые храмы — это мало, если не хватает священников. А достаточное количество священников тоже еще не все, поскольку это не очень хорошие священники. Чтобы как-то решить проблему нехватки священников, Кларет пригласил из Испании выбранных студентов богословия, которое должны были вот-вот закончить обучение. Но особенно трудной задачей было довести до конца обучение уже работающих на приходах священников, и заставить их изменить стиль жизни в духе свидетельства Евангелии. Для того, чтобы увидеть, как много следовало для этого сделать, достаточно осознать, что как правило обычный верующий мог стать священником в течении трех дней. Стремясь провести обновление в рядах духовенства, новый архиепископ, прежде всего, пропагандировал духовные упражнения. Во время перового пастырского посещения он вел их сам, в группах, насчитывавших три-четыре священника. Упражнения повторялись ежегодно. В столице были организованы курсы богословия и литургии. В них поочередно принимали участие священники со всей епархии. Если где-либо в стране была для этого возможность, архиепископ сам проводил эти курсы. Также он издал несколько книг, посвященных переобучению духовенства. Так, очень скоро, в епархии был принят новый стиль священнической жизни.
была реформирована: Ибо прошло тридцать лет со дня рукоположения последнего семинариста. Все они начинали учебу, утверждая, что имеют призвание, получали образование за счет семинарии, а затем говорили, что не хотят становиться священниками, после чего заканчивали обучение и получали чин адвоката. Поэтому то Сантьяго переполнено адвокатами, обученными за счет семинарии, а горстка настоящих священников осталась за ее стенами. С Божьей помощью все совершенно переменилось. Ректором вышеупомянутой семинарии я поставил о. Антонио Бархау, священника, просто созданного для воспитания детей и молодежи. Этот великолепный, хорошо воспитанный священник прививал им религиозные практики и любовь к наукам, благодаря чему молодые люди были весьма продвинуты как в благочестии, так и в науках. Многие из них были рукоположены, другие будут рукоположены уже вскоре. Поскольку я очень нуждался в священниках, а семинария могла дать мне их значительно позднее, я поступил так: пригласил из Каталонии семинаристов, чей новициат уже завершался. В Сантьяго они рукополагались и становились викариями, а затем сдавали экзамена на настоятелей приходов. Так я уже рукоположил тридцать шесть человек.[141] Реорганизация семинарии, разумеется, была для нового архиепископа первоочередной задачей. Были назначены новые профессора, подготовлено новое, всеобъемлющее ordo studiorum, свое законное место заняли многие дисциплины философии и богословия. Началось изучение не только иностранных языков, математики, истории, но также и астрономии, механики, минералогии, основ сельского хозяйства, ботаники, архитектуры, метеорологии, и даже домашней медицины; все эти дисциплины считались подготовкой к богословским дисциплинам и их дополнением. Но более всего речь шла о полном образовании священников, которые могли бы помогать верующим и служить им советом в проблемах каждодневной, практической жизни. Все семинаристы должны были жить в семинарии, что должно было обеспечить им возможность духовно-нравственного развития. Ежедневно проводились духовные конференции. Часто сам архиепископ принимал участие в занятиях и во время перерывов беседовал с семинаристами. Иногда он даже лично учил их пению. Добрая слава семинарии, рвение благочестивого архиепископа, реформированное духовенство, новый дух, посредством миссий привнесенный в семейную жизнь — все это послужило тому, что уже очень скоро в епархии начали рукополагать много достойных священников. Спустя два года после прибытия архиепископа Кларета в семинарии училось сто десять кандидатов в священники. Вскоре состоялись и первые рукоположения: двенадцать новых священников, один диакон, три субдиакона, сорок пять минористов. Духовная семинария была спасена.
Став архиепископом Кубы, «отец Кларет» не перестал быть народным миссионером. В то же время он имел прекрасную возможность убедиться в эффективности этого пастырского метода. Если даже во время путешествия по морю он читал пассажирам и матросам реколлекции, то нет никаких сомнений в том, что в своей новой епархии он сразу же приступил к миссиям. Уже в тот самый месяц, когда он прибыл на остров, Кларет провел миссии в столице епархии Сантьяго. Они длились до 25 марта, дня всеобщего причастия; невозможно представить себе, сколько собралось народа, чтобы послушать проповедь и принять Святое Причастие. Я также провел духовные упражнения для всего духовенства, каноников, настоятелей приходов, бенефициариев и прочих. Эти упражнения повторялись ежегодно, все то время, пока мы были на острове.[142] Затем я отправился на остров Эль-Кобре, где, как я уже говорил, с миссией находились священники Мануэль Субирана и Франсиско Кока. Они немало потрудились и собрали здесь хорошее жниво; достаточно сказать, что когда они туда отправились, там было сего восемь супружеских пар, а после окончания миссий их число возросло до четырехсот за счет тех, кто жил в стоянии конкубината. Я оставался там несколько дней, чтобы преподать таинство миропомазания и внести свою лепту в завершение святых миссий, а также уделить канонического освобождения нескольким парам, ибо Святейший Отец наделил меня такими полномочиями.[143] Новый архипастырь также незамедлительно начал пастырские посещения. В течении шести лет своего архиепископского служения Кларет трижды объехал всю епархию. Об этом легко написать и прочесть, в действительности же это потребовало неимоверных усилий. Епархия Кларета занимала обширную территорию, к тому же почти лишенную дорог. Путешествовать приходилось верхом, зачастую продираясь через девственные леса, по дорогам, расположенным на высоте 1000-2000 метров над уровнем моря. Бескрайние заросли, бурлящие потоки и затяжные дожди, столь характерные для тропического климата, завершали картину. В Автобиографии Кларет пишет: На протяжении двух первых лет, несмотря на землетрясения и эпидемию холеры, мы объехали все приходы архиепархии, и везде, либо я сам, либо мои сотоварищи, проповедовали, вели миссии. В больших деревенских приходах таких миссий было много. Мы проводили миссии через каждые две-три мили, в какой-нибудь сушильне табака, ибо у сушилен большие и широкие крыши. Там мы ставили алтарь, амвон, а их стульев делали исповедальню, решетку которой возили с собой.[144] За два года и шесть месяцев Кларет дважды посетил каждый приход. Мы раздавали всем книги, иконки, медальоны и четки; все были очень рады, как и мы сами. Во время первого миссионерского посещения мы постарались подсчитать эти подарки, и выяснили, что у нас было 98217 книг, которые были розданы даром или обменены на плохие книги, которые люди приносили нам взамен. Таких книг мы уничтожили очень много. Кроме того мы раздали более 89500 иконок, 20663 розария, 8931 медальон. После первого посещения мы перестали что-либо подсчитывать по причине огромного количества этих вещей, которые мы заказывали на полуострове, во Франции и во многих других странах, а затем раздавали.[145] Каждому из посещаемых приходов архиепископ посвящал 10-20 дней. Независимо от этого его занимали текущие дела епархии, различные трудности в отношениях со светской властью, затруднения, вызванные эпидемией холеры и землетрясением. Все это вливалось в совершаемое «отцом Кларетом» как архиепископом великое дело обновления — дело, граничащее с чудом. На Кубе, как прежде в Каталонии и на Канарских островах, «отец Кларет» завоевал сердца людей. Как-то раз, отправляясь в очередную деревню, он получил почетный эскорт, состоящий из пяти тысяч наездников. Ему приходилось учить людей везде: в храмах, на дворах, на кофейных плантациях. Паладио Куррис мог без преувеличения сказать о нем, что он в большей степени «миссионер», чем архиепископ. Его безмерный труд не пропал даром. Епископ Альмерии свидетельствует: «В течение четырнадцати лет я был провизором, цензором, регентом духовной семинарии, наконец капитульным викарием кубинской архиепархии. И я считаю, что развитие религиозной жизни этого острова — целиком заслуга одного «отца Кларета».[146]
Насущные проблемы жителей Кубы, с которыми приходилось справляться Кларету, непросто здесь описать. Находясь на острове, он имел представление о не просто ужасной, но вопиющей к небу несправедливости и дилеммах, таких как нужда, рабство, расовая дискриминация, повсеместная аморальность, вследствие которой две трети детей рождались вне брака. Борьба со всем этим без поддержки правительства в Мадриде была борьбой с ветряными мельницами. Но «отца Кларета» это не остановило.
я поддерживал с Божьей помощью. Во время моего пребывания на острове каждый понедельник я собирал всех бедных там, где находился сам. А поскольку чаще всего они были скорее нищими духом, нежели телом, я давал каждому из них по одному песо, но прежде сам наставлял их в христианской вере. После катехизации я всегда проповедовал, призывая их принять таинства исповеди и причастия. И многие из них исповедовались предо мной, ибо видели, какую любовь я к ним питаю. Воистину, Господь наш даровал мне огромную любовь к бедным. Для бедных я приобрел хозяйство в городе Пуэрто-Принсипе. Уезжая, я выделял из своих сбережений 25 тысяч дурос. Пресвитер Паладино Курриус управлял строительными работами, а наш Господь одарил его особой для сего дела мудростью. Он ел и спал в одном и том же помещении с рабочими, чтобы иметь возможность наблюдать за ними и руководить их трудом. Моим намерением было собрать детей бедняков, множество которых бродит по улицам, собирая милостыню. В хозяйстве они бы получали одежду и еду, учились бы религии, чтению, письму и т.д., а затем ремеслу или искусствам — чего пожелают. Дети должны были бы работать на хозяйстве всего час в день, и того было бы достаточно, чтобы кормить их тем, что сами вырастят. Все, что было бы заработано сверх меры, должно быть отложено в виде сбережений. Таким образом, оставляя этот дом, дети должны были бы быть образованными, обученными ремеслу или искусству, а также получить то, что заработали своим трудом. Дом разделен на две половины: в одной должны жить мальчики, в другой — девочки, посреди — церковь. Во время религиозных обрядов мальчики должны стоять посреди церкви, девочки же — на галереях в своей части дома. Тем самым между ними не будет никакого контакта. У дома два этажа, на первом должны находиться мастерские, на втором — спальни и т.д. В передней части здания или дома, той, которую занимают мальчики, должен находиться кабинет естествознания, в котором были бы также и сельскохозяйственные инструменты; химическая лаборатория и библиотека. Библиотека должна быть доступна для всех два часа утром и две — днем, а класс естествознания — три дня в неделю, для каждого желающего. Остальное предназначалось бы детям из интерната. Я велел окружить стеной все поместье, а затем разделил территорию на квадраты. Вокруг и по бокам квадратов велел сажать деревья, растущие на острове и привезенные из других стран, какие только возможно акклиматизировать и использовать; так возникло что-то наподобие ботанического сада: у каждого дерева был свой номер, и все они были перечислены в книге с описанием рода и вида, происхождения, применения, способа размножения и улучшения, и т.д. Для этой самой цели я собственноручно посадил более четырехсот апельсиновых деревьев, которые превосходно разрослись. Здесь же планировалось отвести часть территории для животных, живущих на острове и за его пределами, которых можно бы было разводить и улучшать. Пока в поместье шла работа, я написал книгу, которую назвал Delicas del campo (Радости деревенской жизни). В этой книге вкратце рассказывается о работе по созданию нашего приюта. Написание «Красот» было для острова крайне необходимо, потому-то хозяева фазенд вручали ее своим управляющим, наказывая во всем ей следовать. Генералы из Гаваны и Сантьяго, заботящиеся о развитии страны, больше всех сделали для распространения этой книги, а ныне генерал Варгас, прежде пребывавший в Сантьяго-де-Куба, а теперь живущий в Пуэрто-Рико, перепечатывает ее там для Пуэрто-Рико и Для Санто-Доминго. Еще я основал в епархии сберегательную кассу, устав и план которой находятся в упомянутой книге. Она должна служить на благо и для экономии бедным, поскольку я заметил, что бедные, если их правильно направить и помочь правильно заработать — становятся благородны и добродетельны, в противном же случае — подлы. Поэтому я заботился об их душах и телах, и с Божьей помощью мне это действительно удалось. Все во славу Бога! Кроме того, я посещал узников, наставлял их в вере и очень часто проповедовал для них, после чего давал один песо, ради которого они слушали меня с еще большей охотой и вниманием. Так же часто я посещал больных, поддерживая их, особенно когда они восстанавливали свои силы после выписки из больницы. Я был руководителем Союза Друзей Кубы. Мы собирались во дворце и занимались развитием острова. Мы старались обеспечить работой бедных юношей, о том, чтобы в тюрьмах учили читать и писать, преподавали религию и обучали какой-либо профессии. Для этого мы держали несколько мастерских, ибо опыт подсказывал нам, что многие преступали закон потому, что не имели ремесла и не знали, как заработать себе на жизнь. Для того, чтобы ликвидировать конкубинат, я облегчал процедуру заключения брака для бедных и тем, кто не имел документа с записью о рождении. Я противостоял похищениям и бракам кровных родственников. Таких браки или освобождения я разрешал в исключительных случаях, ибо осознавал их недобрые последствия.[147]
В борьбе с рабством и расовым притеснением у Кларета был несгибаемый соратник в лице губернатора маркиза де ла Пезуэли. Когда им казалось, что наперекор многочисленным и могущественным врагам, на острове они уже победили, правительство в Мадриде, которым в то время управлял либеральный генерал Эспартеро, их бросил и предал. Поэтому в 1854 году маркиз де ла Пезуэла оставил свой пост на Кубе, но в Мадриде говорил: «Если Испания хочет выполнить свою миссию на Кубе, необходимо много таких епископов, как Кларет». С момента прибытия на Кубу корабля с неграми, «товар» невозможно было выгрузить в не просто течение дня, но и ни в одном из самых больших портов, поскольку с начала века торговля неграми была под запретом. Корабль бросал якорь в открытом море, люди — схваченные в лесах Гвинеи или на побережье Нигерии — пересаживались в небольшие лодки, а затем их выгружали на берег на одном из отдаленных островов. Торговцы рабами покупали их, а затем перепродавали европейцам, осевшим на острове. Владельцы рабов считали, что, веля их крестить, уже делают чересчур много. Однако раб, осмелившийся слушать проповедь архиепископа, получал сорок ударов плетью. По мнению Гуго Томаса, положение рабов на Кубе была намного лучшим по сравнению с их товарищами по несчастью в Виргинии (США), поскольку закон на Кубе был более мягок к рабам. Они имели возможность выкупить себя, хотя удавалось это немногим (но некоторые добивались своего, промышляя воровством в каталонских магазинах); мать могла выкупить своего ребенка до его рождения, заплатив 25 долларов. И все же, работа на Кубе была очень тяжелой. Рабы начинали трудиться на пятом или шестом году жизни. В течение шести месяцев сбора урожая они работали почти целый день, с трех часов утра до половины девятого вечера, когда моги вернуться в свои хижины. Лишь в обеденное время и предоставлялось время на еду и краткий отдых. Негры не знали других развлечений кроме нескольких праздников, которые им были разрешены, и во время которых они пели и танцевали. Так в негритянской среде на Кубе возникла румба. Что касается религиозной жизни, то негры — будь то свободные или рабы, в селах и городах, — соблюдали собственные африканские культы. Одно дело то, что они должны были быть крещены и многие действительно получили это таинство, однако совсем другое — были ли они знакомы с христианской верой или нет. Архиепископ был их подлинным другом. Прежде всего, он считал их равноправными людьми, призывал их исповедоваться и внимательно следил за тем, чтобы за это их не постигло наказание. Даже уважаемым людям приходилось стоять и ждать, если перед ними в очереди стояли рабы. Это была тяжкая борьба с общественным мнением. Рабство считалось старинным обычаем и неизменным составным элементом общественного уклада. Наверное, не было такого кубинца, у которого не было бы раба. О путанице в нравах свидетельствует следующий пример: некая пожилая женщина даже осмелилась просить архиепископа дать ей денег, чтобы она смогла купить себе рабыню, на что разгневанный Кларет ответил: «У меня нет ни рабов, ни денег на их покупку!». Как-то архиепископ сделал на одной из ферм замечание богатому собственнику, что он не относится к рабам как к людям, а тот засмеялся ему в лицо: «Да ведь это просто негры!». Тогда Кларет взял в руки два кусочка бумаги, белый и черный, сжег их, а потом смешал пепел и спросил, может ли он отличить пепел от белой бумаги от пепла от черной бумаги — таковы мы все пред Богом! Поскольку добротой можно было добиться немного, архиепископ пожаловался на рабовладельцев маркизу де ла Пезуэли. Тот попытался было разобраться, но интриги в Мадриде закрутились с новой силой и губернатор был отозвал.
не были запрещены законом. В разрешении губернатора нуждались лишь люди благородного происхождения. Некоторые местоблюстители злоупотребляли этим распоряжением, вообще запрещая смешанные браки. Таким образом появилось много незаконных браков. Например в Эль-Кобре, жило около 10 или 12 пар, состоявших в законном браке, в то время как около 300 семей было создано незаконно. «Отец Кларет» и здесь был поборником естественного права, являющегося по сути правом христианским, и высказывался за равноправие. Но у него было много влиятельных противников, которые начали регулярную кампанию против епископа. Пассивное сопротивление ощущалось все сильнее: в Пуэрто-Принсипе, когда Кларет шел по улице, перед ним запирали двери домов. Суд этого города, на одном из процессов, издал приговор, осуждающий архиепископа. Дважды предпринимались попытки его отравить, распространялись ложные слухи и обвинения — вплоть до двора в Мадриде. Однако Кларет, нимало не смутившись, защищал справедливость и правду. В конце концов, суд в Гаване признал его правоту. В борьбе за права лишенных прав людей «отец Кларет» стал победителем.
Старые враги Кларета не погнушались даже попыткой убийства. Они много раз пытались убить Кларета и еще немного — и они добились бы своего. Святой Кларет в своей Автобиографии описывает покушение в Ольгуин, когда он чуть не погиб: Я находился в Пуэрто-Принсипе с пастырским визитом, а случилось это спустя пять лет после моего прибытия на остров. После посещения прихода я отправился в Гибару, проезжая через Нуэвитас, которое тоже посетил. Из морского порта Гибара я пошел в город Ольгуин. Уже несколько меня жгло горячее желание умереть за Иисуса Христа, с теми, кто приходил ко мне и со знакомыми я мог говорить лишь о Божьей любви. Я вожделел тяжелых испытаний и пролития крови за Иисуса и Марию, я даже с амвона говорил о том что желаю собственной кровью засвидетельствовать об истине, которую проповедую. Первого февраля 1856 года, по прибытии в город Ольгуин, я начал пастырское посещение. Поскольку это происходило в преддверии торжества Принесения Младенца Иисус во храм Иерусалимский, я читал проповедь об этом чудесном событии, стараясь показать людям, сколь великую любовь явила к нам Пресвятая Дева, жертвуя своего единственного Сына, дабы Он страдал и умер за нас. Не знаю, что и как я говорил, но говорили, что я был счастлив как никогда. Проповедь длилась полтора часа. Исполненный радостного чувства, я спустился с амвона, а по окончании мессы мы вышли из храма, ибо я должен был пойти домой. Со мною шло четверо священников и мой слуга Игнасио, а также ризничий с лампой, поскольку было уже темно, пол девятого вечера. Итак, мы вышли из храма и шли по главной, широкой улице. По одной и другой стороне стояло много людей, которые приветствовали меня, в толпе ко мне подошел один человек, так, словно хотел поцеловать мой перстень, но в тот же миг он вытащил нож и нанес мне удар. Поскольку моя голова была наклонена, в правой моей руке был платок, которым я прикрывал рот, он, вместо того, чтобы перерезать мне горло, рассек мне лицо — левую щеку от уха до края подбородка, и дальше, до правой руки, которой я, как уже говорил, прикрывал рот. Где прошла бритва, у меня была рассечена кость верхней и нижней челюсти, поэтому кровь истекала наружу и внутрь. Я сразу же схватился правой рукой за щеку, стараясь сдержать льющуюся кровь, а левой схватился за правое плечо. Как раз в это время мы проходили мимо аптеки, и я сказал, что мы можем войти туда и купить необходимые лекарства. Поскольку врачи и военные были на мессе, а когда мы выходили из церкви, они вместе с другими стояли на улице, весть о нападении разнеслась в мгновение ока и они уже вскоре все собрались вместе. Увидев меня, они были потрясены, увидев прелата, одетого в епископскую пелерину и пекторал, всего в крови, а был то не только прелат, но и мой друг, ибо они любили и уважали меня. Увидев меня, они онемели, и мне самому пришлось вывести их из оцепенения и сказать что делать, ибо я один сохранял спокойствие и невозмутимость. Мне же врачи сказали, что я потерял четыре с половиной фунта крови; по причине большой кровопотери я лишь раз упал в обморок, но быстро очнулся, как только мне дали понюхать уксус. После осмотра ран меня на носилках занесли в дом, где я жил. Я не в силах передать ту радость, которую я испытал, когда осознал, что удостоился чести полит кровь за Иисуса и Марию, и собственной кровью засвидетельствовать о евангельских истинах. Но наивысшую радость испытал я от мысли, что все случившееся предвозвестило мое будущее — я пролью кровь и смертью дополню жертву. Мне представлялось, что раны эти — как обрезание Иисуса, и что я умру на кресте на лобном месте, или иным подобным образом. Сия радость и удовольствие были со мной все время, пока я лежал в постели.[148] …Рубец на моем правом плече стал похож на шрам на иконе Матери Божией Скорбящей… Но затем он стал исчезать, а сегодня его едва видно.[149] Напавшего на меня человека поймали почти сразу и отправили в тюрьму. Во время процесса судья приговорил его к смертной казни, а я многократно подтвердил, что прощаю ему как христианин, священник и архиепископ. Когда об этом узнал генеральный капитан Гаваны Хосе де ла Конча, он специально приехал, чтобы увидеться со мной. Я же молил о помиловании и просил, что бы его (преступника — прим. пер.) выслали с острова, поскольку его — были такие опасения — люди могли убить за то, что он ранил меня… Я вызвался оплатить ему дорогу, чтобы его вывезли в его родные края, на Тенерифе, в архипелаге Канарских островов. Его звали Антонио Перез, годом ранее я вызволил его из тюрьмы, не зная его, только потому, что об этом меня просили его родственники, а я об этом просил власти.[150] Когда я поправился, то отправился в церковь, чтобы поблагодарить Бога. Там я преподал таинство миропомазания всем, кто того ожидал, а затем отправился в Сантьяго де Куба, миропомазуя во всех приходах на своем пути. Переночевали мы в постоялом дворе под названием «Святой Доминик», а враги, считая, что я остановился в другом постоялом дворе — «Альтаграсия», ночью подожгли его. На следующий вечер мы прибыли в Сантьяго. Весь город вышел нас поприветствовать, все радовались, увидев меня, ибо считали, что меня уже нет в живых… После ранения в лицо оно немного обездвижило, а голос мой стал не таким громким, я стал хуже произносить слова. По этой причине в первые месяцы после возвращения в Сантьяго я не мог проповедовать. Свободное время, когда я не сидел в исповедальне, и не исполнял иных, присущих священнику дел, я посвящал закрытым проповедям. Однако по истечении нескольких месяцев я смог вернуться к прежним занятиям, а в Великий Пост следующего года начал миссии в церкви св. Франциска на Кубе.[151]
Первое землетрясение после прибытия Кларета на Кубу произошло 20 августа 1851 года; во время него город Сантьяго очень сильно пострадал. Одна из газет в это время написала: «Нам с трудом удается передать это краткое, но ошеломляющее известие. Наше место работы, как и всякое другое место в городе, обеспокоено по причине землетрясения, которое мы пережили только что, в 8.30. Отовсюду доносится вопль страха: misericordia! — милосердия! Везде люди, падающие на колени и взывающие к Божественному милосердию, просящие помощи. Женщины падали в обморок, дети выбегали из школ, а родители бежали в школы, чтобы забрать своих детей». Спустя два дня в той же газете можно было прочитать: Об этом землетрясении Кларет писал: Последствия землетрясения на Кубе были ужасающими. Люди перепугались, а коадъютор вызвал меня и сказал, что я должен отправиться в Сантьяго, ибо так нужно; я оставил миссии в Байямо и пошел в Сантьяго. Прибыв на место, я испытал потрясение, увидев на улицах столько руин. Кафедральный собор был разрушен до основания, а для того, чтобы представить себе толчки, которые испытало это строение, я могу лишь сказать, что по обеим сторонам фасада находятся две башни — одна с часами, другая с колоколами. Башни четырехугольные, я на каждом углу — украшенный лепниной карниз. Во время землетрясения один из этих карнизов оторвался и упал в окно колокольни: только представьте себе по какой дугообразной траектории должен был пролететь карниз, чтобы упасть в окно. Дворец стоял в руинах, то же самое можно сказать практически обо всех храмах. Поэтому на площадях поставлены часовни, в которых служится месса, преподаются таинства и читаются проповеди. Все дома разрушены в большей или меньшей степени. Тот, кто не пережил сильного землетрясения, не в силах даже представить себе это, ибо землетрясение — это не просто покачивание пола или то, что мебель перемещается по дому с места на места, что можно видеть самому. Если бы речь шла лишь об этом, что те, кто плавал по морю, могли бы сказать, что видели то же самое на корабле во время волнения на море. Но дело вовсе не только в этом, все гораздо серьезнее. Мы видим, как кони и другие четвероногие, которые первыми чувствуют приближение землетрясения, стоят без движения и не могут сдвинуться с места, даже если бить их кнутом или погонять шпорами. Затем мы видим птиц — к примеру кур, индюков, голубей, попугаев и прочих, которые начинают кричать, верещать, свистеть и отчаянно бить крыльями; потом до наших ушей доходит подземный рокот и мы почти видим, как все приходит в движение, слышим скрип дерева, дверей, стен, видим падающие куски зданий, более того — всему происходящему сопутствуют электрические искры, а в кабинетах, как только начинает трястись земля, стрелка магнитных часов ошалело вращается. Кроме того, каждый чувствует это внутри себя самого, и все мы видим, что все люди, при звуках грохота рокота и грома ужасным голосом кричат: Милосердия! — после чего, ведомые инстинктом самосохранения, выбегают из домов на двор, площадь или улицу, ибо никто не чувствует себя в безопасности в собственном доме. Набегавшись, они останавливаются, затихают, смотрят друг на друга сквозь слезы обезумевшим взглядом, и совершенно невозможно узнать что происходит. Посреди все этого мы видели в Сантьяго одну утешительную и удивительную вещь — все больные, лежащие будь то в собственном доме или городской больнице, встали с кроватей и вышли наружу вместе с остальными людьми, и говорили, что здоровы и что ни за что не вернутся обратно в постель. Руин было множество, но несчастных случаев немного… Реставрация кафедрального собора стоила мне 24000 дурос, школы или семинарии — 7000, дворца — 5000 дурос. Землетрясение повторялось в период с 20 августа до конца декабря, с несколькими небольшими перерывами. Бывало так, что в течение одного дня случалось пять сильных толчков. Мы все совершали литании и молились Богу о милосердии — каждое утро священники и каноники отправлялись в тополиную рощу на берегу моря, где из досок была построена часовня и навес; там с самого утра собирались власти и горожане. Кроме литаний мы служили мессы, моля Бога о милосердии.[152]
проявила себя в Сантьяго Один из хронистов того времени описывает трагедию Кубы так: «На кладбищах лежит множество не погребенных тел. На улицах днем разжигают костры, чтобы очистить воздух. Невозможно найти человека, который похоронил бы останки, даже за самые большие деньги. Приходилось заставлять делать эту работу заключенных. Худшим днем стало 3 ноября: умерло девяносто три человека».[153] На одной улице в течение двух дней умерли все жители, на другой в одну ночь умерло шестьдесят человек. За три месяца число жертв эпидемии составило две тысячи тридцать четыре человека. Почти с первой минуты Кларет был рядом с больными. Лишь чудом можно объяснить то, что эпидемия его не коснулась. Дважды в день он навещал семь-восемь городских госпиталей, а в течение трех месяцев раздал более 2000 дурос. По окончании эпидемии Кларет записал: Ни один не умер без таинства больных. Мы без устали служили при умирающих. Никого из нас не коснулась болезнь. Всем священникам города Господь даровал эту чудесную благодать. Все мы героически потрудились.[154] А в Автобиографии записал следующее: Во время эпидемии холеры все духовенство творило дела милосердия. Я, вместе с другими священниками, все время пребывал с больными, одерживая их духовно и телесно; лишь один из нас умер, став жертвой христианского милосердия — то был настоятель Эль-Кобре. Он почувствовал, что болезнь коснулась его, но надеялся вылечиться с помощью лекарств. Он лежал в постели, когда его вызвали к больному, и он ответил: «Я знаю, что, если я пойду туда, умру, поскольку мое состояние ухудшится, но раз нет иного священника, я пойду; предпочитаю умереть, но оказать помощь больному, зовущему меня». И он действительно пошел, а когда вернулся, то лег в постель и умер.[155] Для оживленного новым духом духовенства эпидемия стала первым испытанием. Пример и энергичная деятельность архиепископа, девизом которого были слова Caritas Dei urget nos, возымели действие.
в то время была очагом смуты. Попытки переворота и подстрекаемые Северной Америкой революции не прекращались. Один раз Кларету пришлось непосредственно иметь дело с таким восстанием: и в этой ситуации проявились необыкновенные качества его личности. К сожалению, его великодушие не нашло отклика в генерале Конхе, бывшем в то время губернатором, который толерантно относился, а возможно и поддерживал рабство и хотел силой подавить устремления местных жителей. Поэтому, несмотря на многие старания архиепископа, страдание и недоля среди населения только умножились. О восстании в Пуэрто-Принсипе, во время которого Кларету удалось многого достичь, он рассказывает так: Когда я работал в Эль-Кобре, генерал Лемери, исполняющий обязанности главного коменданта в центральном департаменте города Пуэрто-Принсипе, написал мне письмо, в котором настаивал, чтобы я приехал туда, поскольку это поможет угасить пламя зарождающейся революции. В то время как генерал из Сентро просил меня приехать, капитан главнокомандующий из Гаваны Хосе де ла Конха в письме просил меня не приезжать, поскольку мое милосердие и просьбы помешают ему творить правосудие и карать, то есть делать то, что необходимо. В ответе я известил его о настойчивых просьбах генерала из Сентро, и лишь тогда он согласился, что я должен приехать. Я отправился в Пуэрто-Принсипе в конце июля того же года; поскольку все в этом городе были замешаны или в революции Нарсизо Лопеса, или в восстании Севера против европейцев, ко мне отнеслись весьма насторожено. Я начал миссии, а люди приходили чтобы убедиться, буду ли я говорить о политических неурядицах, воцарившихся на всем острове Куба и особенно в городе Пуэрто-Принсипе: но когда стало понятно, что я ни слова не говорю о политике — ни с амвона, ни в исповедальне, ни в частных беседах, на это обратили особое внимание и стали относиться ко мне с большим доверием, нежели прежде. Именно в это время армия арестовала четырех повстанцев, или революционеров, родом из этого города, арестовали с оружием в руках и потому приговорили к смерти. Но как преступники, так и их родственники относились ко мне с таким доверием, что позвали меня и попросили пойти в тюрьму, чтобы их исповедовать, и я действительно пошел туда и их исповедовал. Доверие, которым они ко мне прониклись, возросло до такой степени, что по их просьбе я ходатайствовал у генерала о том, чтобы все замешанные в этом деле могли сложить оружие и тайно вернуться домой так, чтобы никто им ничего не говорил и даже не записывал их имен. Представил это и генералу, и таким образом вся эта компания растворилась, рассеяны их оружие, амуниция и деньги, после чего воцарилось спокойствие. Через два года американцы с севера предприняли следующую попытку, но она не нашла уже такого отклика, потом предприняли еще одну попытку, та была уже совсем безуспешна. Затем во время моего пребывания были три покушения, направленные против острова: первое, необычно сильное, которое с Божией помощью удалось мне сорвать; второе, более слабое, третье же неудачное. Из-за этого враги Испании не могли на меня смотреть, твердя, что архиепископ Сантьяго нанёс им вреда больше, чем целая армия; и покуда я на острове, их планы не продвинутся; поэтому они также пробовали лишить меня жизни.[156]
Архиепископ борется за свою миссию Став странствующим миссионером-апостолом в Каталонии и на Канарских островах, Кларет открыл свое призвание. Он оказался на своем месте, во всей полноте переживал свою харизму и приносил обильные плоды. Будучи архиепископом Сантьяго-де-Куба, он не мог отказаться от своей миссии, своей харизмы. Но действительно ли он оказался на предназначен6ном ему месте? Заняв «епископскую кафедру», управляя Церковью как своим кафедральным собором, Кларет, все всяких сомнений, пережил в своей христианской и апостольской жизни еще один период зрелости. Он все время хотел «спасать души человеческие», нести людям счастье в этой и будущей жизни. Как «миссионер», он руководил домостроительством Церкви, всей Церкви; на Кубе же он увидел насущную потребность устроения Царствия Божия. Кларет прибыл на Кубу в начале 1851 года. В начале 1853 года он уже закончил первое пастырское посещение всей епархии. Пробудился ли в нем дух странствующего «миссионера»? В начале 1853 года архиепископу Кларету представлялось очевидным, что он должен отказаться от епископства и вернуться к «миссионерской» работе. 20 апреля он писал нунцию в Мадрид: 20 марта я окончил миссии для народа и пастырское посещение всей епархии. Плоды необычайно обильны, но и достались они со многим трудом: всё взяли мы на себя ради любви Божией! При удобном случае я напишу Его Святейшеству письмо, чтобы представить отчет и известить его о дарах, коими Господь осыпал нас здесь через сих недостойных и бесполезных слуг. В то же время мне хочется известить Его Святейшество и королеву о том, что я отказываюсь от должности и возвращаюсь в мою коллегию в Каталонии, или же в Общество Иисуса, если меня примут. Ибо устал я уже от епископства, а миссия моя на острове выполнена.[157] Близкий друг Кларета Хосе как раз стал епископом Сео-де-Ургел; ему Кларет написал: Дай Вам Бог больше радости (в несении епископского служения), чем мне, ибо, уверяю Вас, для меня это удручающее и тяжелое бремя. Во время реколлекций и каждый день о время молитвы я принимаю решение не противиться воле Бога, но в течение дня вновь и вновь почти забываю о своем решении, настолько мне хочется сбросить это ярмо и убежать. Пусть же Бог даст мне сил для исполнения Его святой воли.[158] Внутреннее, довлеющее желание отказаться от всего, проявляется все отчетливее и сильнее. В конце концов, мечту о том, чтобы освободиться от управления епархией Кларет начинает считать искушением. Несомненно, Кларет испытывал сложные чувства, и причины, их породившие, были тоже сложны. Епархия была не из простых, уровень религиозной и нравственной жизни был крайне низок, борьба с рабством и нищетой напоминала борьбу с ветряными мельницами. Следующий год еще более ухудшил общее положение. Таким образом, все больше подтверждается (и здесь мы согласны с мнением величайшего знатока Антония Марии Кларета, Хуана М. Лозано) то, что архиепископ — в том, что касается его миссионерской харизмы — свою задачу на Кубе выполнил. После покушения в Ольгуине 1 февраля 1956 года и после сложного периода реконвалесценции Кларет (23 февраля 1856 года) написал Папе Римскому письмо, спрашивая, не было бы лучше для него в сложившихся условиях отказаться от поста архиепископа? Вот текст письма: Святейший Отец! Антоний Мария Кларет и Клара, благодатью Божией и милостью Святого Апостольского Престола архиепископ Кубы, простираясь у стоп Вашего Святейшества имеет честь во второй раз дать отчет о задачах своей должности. В конце 1853 года я писал Вашему Святейшеству, представляя результаты пастырского посещения, миссий и реколлекций, а также обращаясь со Словом Божиим к духовенству и народу. Ваше Святейшество соблаговолило ответить мне письмом от 22 сентября 18454 года; это письмо меня очень утешило, обрадовало и вознаградило на мои заботы и старания. Поскольку я убедился, что Ваше Святейшество одобряет мое рвение, я продолжал трудиться… Был создан женский монастырь, коллегия иезуитов… В течении пяти лет я четырежды объехал всю епархию… Плоды везде многочисленны, но это не результат внешних действий, ибо молодое вино требует большего рвения… Поэтому я продолжал работать, пока не получил две раны: одну на лице, другую же на плече… По милости Божией, Ваше Святейшество, я готов понести и другие раны, и даже смерть, если на то будет воля Бога; но я не хотел бы быть заносчивым и добровольно подвергать себя опасности… Знаю, что в моей епархии достаточно Иродов и Иродиад, которые не живут в законном браке, а поскольку я выступаю в роли Иоанна Предтечи, жаждут моей головы. Есть и священники — выбеленные гробы, словно гробы евреев, и как те жаждали смерти Иисуса, так и эти ждут не дождутся моей смерти… Чтобы познать волю Бога, я обращаюсь к Вам, Ваше Святейшество, чтобы Вы благоволили указать мне то, что мне следует делать: должен ли я отказаться от должности, или же продолжать работать, и да исполнится воля Его.[159] Знаменательно то, что когда Кларет ждал ответа от Папы, его соратники разбежались: один поспешили к иезуитам в Центральную Америку, другие вернулись в Европу. Те, кто остался, 19 июня начали духовные упражнения. Антонио Бархау, близкий единомышленник Кларета, пишет, что во время одной из конференций Кларет сказал: Возможно, мы в последний раз встречаемся вместе на духовных упражнениях; в будущем году мы все, скорее всего, разъедемся кто куда. Деятельность Кларета в архиепархии прекратилась. 2 марта 1857 года возникла необходимость убрать некоего монаха затворнического ордена из Испании, который прибыл для того, чтобы убить архиепископа. Под конец 1857 года Кларет получил от Пия IX письмо, датированное 8 мая. Папа извещал его о том, что предпочел бы оставить Кларета архиепископом Сантьяго-де-Куба, разумеется, если это не подвергнет опасности его жизнь. Сомнения исчезли. Кларет изменился и вновь со всем рвением взялся за апостольскую деятельность.
*** Тем временем быстроменяющиеся правительства и королевский двор в Мадриде окончательно запутались в сети все более злостных интриг. Королева Изабелла II в своем окружении напоминала тонущего, который ищет хоть что-нибудь, за что мог бы уцепиться. Искала она спасения и у архиепископа Сантьяго-де-Куба, для чего вызвала Кларета в Мадрид. Была ли это единственная причина его возвращения? Нет! Своей неординарной личностью и смелой деятельностью на благо справедливости святой нажил себе немало врагов как на Кубе, так и в Мадриде. Кларет полюбил Кубу и многое сделал для этого острова: об этом Папа Римский Пий IX говорил в одном из писем, адресованном Кларету: нам известно, сколь много хорошего соделал ты, как архипастырь, для своего народа! Мы склонны были бы утверждать, что Божественное Провидение отозвало Кларета с поста архиепископа Кубы, веля ему вернуться в Мадрид. О своем возвращении Кларет пишет следующее: Миссии (в церкви св. Франциска) продолжались уже несколько дней, когда я получил королевский приказ, в котором мне было велено вернуться в Мадрид, ибо умер епископ Толедский, исповедник королевы, и она избрала меня. 18 марта я получил королевский приказ, а 20[160] числа того же месяца я отправился из Сантьяго в Гавану, там пересел на пароход, плывущий в Кадикс. Все пришли в порт, чтобы попрощаться со мной, оказывая мне знаки уважения и сожаления. По причине моего отъезда все, кто был мне близок, рассеялись, но я просил о. Дионизио Гонсалеса, которого сделал своим заместителем, продолжать мое дело вплоть до отзыва, а оо. Антонио Бархау и Гальдакано — продолжать руководить семинарией, пока не прибудет новый епископ, и не оставлять без окормления деревни. С момента прибытия в Гавану до отъезда, то есть до 12 апреля, я каждый день читал проповеди и принимал исповедь высоких чинов этого города, преподал первое причастие дочери генерал-капитана, а также его супруге во время самой мессы. Во время рейса нам угрожали большие опасности, но Господь избавил нас от них ради общего блага. Мы свернули к островам, называемым Терцерас, принадлежащие Португалии, и все относились к нам очень хорошо. К нашему сожалению, после того, как мы ответили на приветственный залп в городе Файал, стало известно о смерти двух артиллеристов. Мы совершили молебен за упокой их душ, для чего сошли на землю, а потом вновь отправились в путь, и в конце мая прибыли в Кадикс.[161]
*** В Испании для него будут искать епископскую бенефицию. В 1857 году королева Изабелла II хотела сделать его архиепископом Толедским, но своего не добилась, Позднее ему предложили архиепархию в Сарагосе, и другие. Кларет хотел остаться верным своей миссии, своей харизме, проповедовать Слово Божие, а управление епархией в это не входило. Хосе Кайшалю, своему другу, Кларет писал: Господин Симеони (нунций в Испании)… считает, что я должен получить титул архиепископа in partibus, чтобы тем самым я мог свободно передвигаться и путешествовать по всей Испании и за ее границами, проповедуя священникам и ведя миссии для народа (письмо от 31 мая 1857 года). Наконец, на консистории, состоявшейся 13 июля 1860 года, Папа Римский Пий IX фактически назначил его архиепископом Траянополиса in partibus infidelium.
…я должен безмерно благодарить Бога за то, что Он дал мне таких добрых товарищей. Поведение их всех было безупречным. Они никогда не доставили мне хлопот, наоборот были для меня утешением и отрадой, отличаясь добрым характером и непоколебимой добродетелью. Отрекшись от всех дел мирских, они уже никогда не говорили и не помышляли о благах и наградах — единственной их целью была вящая слава Божия и спасение душ… Все они всегда были готовы к работе и охотно исполняли все распоряжения, шла ли речь о миссиях, которые были будничным делом, или же о работе в приходе или в чужом викариате… Посему дом наш был объектом восхищения со стороны всех, кто сюда приезжал. Говорю об этом, поскольку сам велел, чтобы все священники, приезжающие из-за границы в наш город, были радушно принимаемы в нашем доме независимо от того, был ли я на месте или в отъезде, и то на столько времени, сколько им необходимо. Меж ними был один каноник с острова Санто-Доминго, по имени Гаспар Эрнандез. Ему пришлось оставить свое занятие по причине революции, и он приехал на Кубу и остался в моем дворце, сидя с нами за столом на протяжении трех лет. Приезжали священники из Соединенных Штатов, и все они находили приют в моем дворце и за моим столом. Наверное, сам Господь Бог присылал их, чтобы они могли стать свидетелями столь восхитительного зрелища. Ибо они не могли не заметить, что наш дом похож на огромный улей, кто-то входит в него, кто-то покидает, в зависимости от отданных мною распоряжений, и что все в нем рады и веселы. Так, чужестранцы поражались этому и прославляли Господа Бога нашего.[162]
Глава VI. ИСПОВЕДНИК КОРОЛЕВЫ ИЗАБЕЛЛЫ II Кларет появился 26 мая 1857 года. Изабелла II тотчас же известила его о своем выборе: он должен был стать ее исповедником и духовным наставником. Исповедник королевы в то время занимал государственную должность и назначался парламентом. Предшественник Кларета кардинал Хуан Бонель и Орбе, архиепископ Толедский, умер. Королева почти у него не исповедовалась. Теперь же, преступая закон, она сама решила найти себе исповедника. Не прошло и двух часов с момента приезда Кларета в Мадрид, как перед ним появился королевский экипаж, чтобы доставить его к Изабелле II. Королева незамедлительно провела с Кларетом доверительную беседу и попросила, чтобы он стал исповедником для нее самой и для инфанты, чтобы искренне и открыто говорил ей правду; она хотела безоговорочно исполнять волю Бога. Наконец, она сказала, что желает понести любые жертвы, чтобы «спасти свою душу». Святой понимал всю серьезность своей задачи, однако попросил дать ему время на размышление. Спустя два дня он выразил свое согласие.
Кем была королева, с которой Кларета свела жизнь? Отцом Изабеллы II был Фердинанд VII, с 1814 года — то есть со времени победы над Наполеоном — король Испании. С тремя первыми женами Фердинанд не нажил детей. Четвертая жена, Мария Кристина, родила ему двух дочерей, но не дала наследника трона. 10 октября 1830 года на свет появилась будущая Изабелла II испанская, а в январе 1832 года — ее сестра Луиза Фернанда. Спустя два года Фердинанд умер. Поскольку ранее он отменил Салическое право, все внимание политиков и народа было приковано к трехлетней Изабелле. На протяжении всей своей жизни вокруг нее плелись интриги. Монархи и вельможи Испании и всей Европы старались найти ей мужа. Политики добивались решающего влияния на воспитание будущей королевы, но их старания об образовании королевы были столь яростными, что королева так и не дождалась педагога. По характеру Изабелла была добродушной, склонной к знакам любви и великодушию. Но всем ее талантам сопутствовала некоторая апатия, которая не давала ей возможности получать удовольствие и радость от учебы. Мать Изабеллы влюбилась в сына торговки, Фернандо Муньоса, и тайно заключила с ним брак. Ему она нарожала много детей, а потому не интересовалась королевскими дочерьми. Изабелле только исполнилось семь лет, когда, в связи с ней, разразилась первая монархическая война, о которой она знала немного и которую не понимала. 17 октября 1840 года мать Изабеллы, Мария Кристина, отправилась в изгнание во Францию. Изабелле было десять лет. В королевском дворце она осталась жить «сиротой». Воспитатели будущей королевы не отдавали себе отчет в собственной ответственности. Один из них подсовывал Изабелле для чтения порнографические книжки. 8 ноября 1844 года парламент принял особое решение, провозглашающее четырнадцатилетнюю Изабеллу совершеннолетней. Спустя два дня четырнадцатилетняя девочка с кругозором десятилетнего ребенка стала королевой Испании. Окружение не оказывало ей никакой поддержки. Много лет спустя, в беседе с Пересом Гальдосом, известным испанским писателем, она рассказывала о первых годах своего правления: Один советовал мне сделать так, другой — иначе, третий приходил вообще с другим советом. Вот Вы, поставьте себя на мое место. Мне было четырнадцать лети я жила в самом дальнем углу лабиринта, в котором мне приходилось передвигаться в потемках, ощупывая руками стены. Едва кто-то зажигал свет, приходил другой и гасил его… Что мне было делать, юной, четырнадцатилетней королеве, не умевшей обуздывать свои желания, покупавшей все, что нравилось, когда вокруг себя видевшей только тех, кто сгибался, словно тростник, и если говорил, то только лесть? Сам писатель с сочувствием говорил о ребенке, который в возрасте, когда другие еще играют в куклы, был вынужден управлять великим народом. Несмотря на это, Изабелла была наделена природной добротой и великодушием, что позволило ей привлечь на свою сторону людей. Редко в какой стране можно встретить короля, который пользовался бы такой популярностью, как Изабелла II в Испании. Невозможно не процитировать Гете: Ее недостатки были недостатками ее эпохи, ее добродетели принадлежали только ей. Испанский классик Бенито Перес Гальдос вспоминает о подлинном восхищении народа шестнадцатилетней королевой: Все сердца были преисполнены радости, души замирали в умилении при виде королевы Изабеллы, ее лучезарной, полной надежд девичьей красы, ее розового лица, на котором свежесть и игривый взгляд составляли чарующее единство; при виде вздернутого носика, который можно было бы назвать простонародным; при виде ее уст, не бывших бы столь прелестными, если бы они были чуть меньше; при виде ее тонкой шеи и не возрасту развитых персей; при виде нее — светящейся здоровьем и радостной, исполненной невинности. Когда Изабелла в своей карете ехала через толпы народа, народ ликовал.[163] История была для Изабеллы безжалостной, вновь и вновь ставя ее перед лицом трагедии. Хороший муж, несомненно, стал бы наилучшим решением для этой энергичной женщины, однако, вопреки своим пристрастиям, ей пришлось выйти замуж за своего кузена, дона Франсиско де Асис. Среди многих кандидатов в итоге был выбран именно Франсиско де Асис, потому что у него было одно достоинство, которого не имел никто другой: он решительно никому не нравился.[164] Дон Франсиско отличался определенными способностями, но был так мало мужественен, что возникали опасения, что в браке у них не будет детей. Много лет спустя Изабелла открыла Леону и Кастильо, послу ее внука Альфонса XIII в Париже, единственное воспоминание, оставшееся у нее от первой брачной ночи: Что ты думаешь о мужчине, у которого еще более кружевное белье, чем у меня?[165] Он был заносчив и жаден, и на протяжении всего времени правления его жены-королевы он был главным интриганом в королевском дворце, а придворные интриги становились причиной восстаний и падений правительств. Дон Франсиско не отступал ни перед чем, он даже расстался с женой исключительно для того, чтобы вызвать публичный скандал. Энергичная королева не нашла в муже подходящего партнера, поэтому в ее жизни все время менялись любовники — и хоть и не так часто и двусмысленно, как в жизни российской императрицы Екатерины Великой, но все же в степени, достаточной для того, чтобы вызвать кризисы и проблемы.[166] До конца не лишенная доброй воли королева не могла уже оценить, на чьей стороне правда. В этой ситуации в 1857 году умирает назначенный ей исповедник Бонель и Орбе, кардинал Толедо. По причине интриг, во дворце и в правительстве опасались, что новый исповедник начнет оказывать значительное влияние на королеву. Нетерпимость к духовенству в Испании все еще была значительной, а молодая, верующая королева вновь и вновь приглашала к себе в качестве советников священников и монахов. Известной личностью была монахиня-затворница «Sor Patrocinio» (сестра Мария де лос Долорес и Патрочино, мирское имя и фамилия которой были Долорес де Кирога и Какопардо). О ней говорили, что она была стигматиком, носила на себе следы ран Христа. Королева, в поисках исповедника, спрашивала об этом сестру Патрочино; кроме того, последняя пыталась помочь супружеской паре разрешить семейный кризис. Неизвестно, простиралось ли влияние затворницы при дворе на что-либо еще, но ее будут безжалостно преследовать, словно она принадлежала к некоему опасному заговору духовенства вокруг королевы. Тем не менее знаменателен тот факт, что королева позвала к себе в советники святого Кларета, и что продолжала поддерживать дружеские отношения с графиней де Хорбалан, Михаэлой Десмаисиерес, впоследствии основательницей монашеской конгрегации (канонизированной Папой Римским Пием XI)…[167] Можно было бы рассказать и о других друзьях и советниках королевы — в действительности они не вмешивались в политику. То были великие люди, хотя их набожность многим казалась преувеличенной и даже безумной. В этом же следует искать и причины преследования Кларета. Протест и вражда по отношению к Кларету давали о себе знать еще до его прибытия в Мадрид. Оппозиционеры использовали любую возможность, чтобы держать «отца Кларета» на расстоянии от двора королевы. Однако отчаяние королевы на сей раз не знало границ: «Я имею право на собственного врача и исповедника», — заявила она. И настояла на своем. Кларет, принимая на себя обязанности исповедника королевы, поставил определенные условия. Он требовал: Чтобы его не вмешивали в политические интриги. Чтобы позволили ему жить вне двора королевы. Он обязался приходить, чтобы исполнять свои обязанности, однако хотел оставаться свободным человеком, чтобы иметь возможность посвятить себя пастырской деятельности. Чтобы часы его службы были определены и чтобы они соблюдались таким образом, дабы ему не пришлось терять время в ожидании. Королева была удивлена: прежде ей ставили совсем другие условия. Она нашла исповедника, которого искала.
с которым Кларету пришлось столкнуться сразу же после приезда в Мадрид, был связан с любовью королевы к одному офицеру из Валенсии, Пьюгимольто и Майянсу. Правительство, нунций и Папа Римский пытались упорядочить жизнь королевы, которая, поддерживая легкомысленные отношения с офицером, рисковала больше, чем ей самой казалось: о своих похождениях с королевой офицер рассказывал в кабаках. Изабелла ожидала ребенка и просила Пия XII стать его крестным отцом. Роды ожидались в конце ноября. Движимая любовью и не отдавая себе отчет в своем поступке, королева написала своему любовнику, что ребенок — его. Ожидаемый младенец — это будущий король Альфонс XII. Легко представить себе всю пикантность ситуации. Скандал уже назревал, поскольку в королевском дворце заметили, что молодой офицер Пьюгимольто по ночам посещает королеву, а теперь еще пошли кривотолки и о наследнике трона. Скандал не был тайной исповеди — о нем знали все. Кларет, чувствовавший всю свою ответственность и отлично понимавший, что его визиты в королевский дворец получают ложное толкование, требовал от королевы раз и навсегда порвать отношения с офицером. Королева, хоть и не сразу, но послушалась. В декабре ее уже видели довольной и полной восхищения и даже детской любви к Кларету. Однако после торжеств, связанных с рождением будущего Альфонса XII испанского (28 ноября) король и королева вновь расстались; дон Франсиско хотел влиять на публичные дела и отказался вернуться в Мадрид, поскольку туда должна была приехать королева-мать, Мария Христина. Король не хотел жить с королевой. Изабелла была молода, страстна, и без меры увлечена своими любовниками. В декабре её безумное чувство к любовнику разгорелось с новой силой. На этот раз речь шла не о Пьюмольто, а о доне Хосе М. Руиз де Аране, будущем князе Баэны, о чем, впрочем, не говорилось, чтобы пощадить достоинство королевы. Беспомощность и гнев окружения королевы, включая парламент, угнетали. Кларет написал королеве два письма, но ответа не получил. В конце концов он потребовал уладить это дело раз и навсегда. Кларет поставил королеве три условия: вернуться к супружеской жизни с мужем, выслать из Мадрида офицера Пьюмольто, а также выслать из дворца фрейлину и дворцового офицера, также виновных в возникновении этих любовных отношений. Королева обещала исполнить эти условия, но Кларет больше не дал себя успокоить словами и появился в королевском дворце лишь тогда, когда его условия были полностью осуществлены. Такие радикальные требования уже стали причиной падения не одного правительства в Мадриде. Кларет воспротивился королеве и не был выслан из дворца. Изабелла была свободна, и все заметили, что она счастлива. Вскоре после этого Кларет провел для королевы девятидневные реколлекции. Королева была в восторге. С этого времени подобные духовные упражнения проводились для неё каждый год, и Изабелла приглашала участвовать в них и других обитателей дворца.
в жизни королевы. Она осталась слабовольной властительницей, однако «отец Кларет» вскоре смог написать о ней такие слова: Поведение королевы морально безупречно. Она набожна, охотно помогает и вообще очень старается, ее пример при дворе многих увлекает за собой. Влияние нового исповедника распространилось практически на весь двор. Многие, чувствуя притягательность его сильной личности, начали сознательно подчиняться его руководству: они также как и королева желали иметь своего духовного наставника. Примерная жизнь Кларета оставляла у всех неизгладимое впечатление. Количество помпезных празднеств было ограничено до числа, диктуемого дворцовым этикетом и дипломатическими интересами. Исчезли льстецы и воздыхатели, окружавшие королеву. Визиты в театр стали реже.[168] Дамы перестали проводить время за бездумной болтовней, начали вышивать, рисовать, мастерить четки. «Отец Кларет» перед своими подопечными не скрывал правды, выражался ясно и открыто.
*** В выборе яств при дворе «отец Кларет» отличался скромностью и сдержанностью, что всегда удивляло гостей. Роскошь, которой отличались приемы при дворе, часто вела к потере чувства меры. Образцовое и примерное поведение святого и в этой сфере оказало влияние на отказ от плохих традиций. Новый исповедник ввел при дворе ежедневную молитву розария. Со звуками благовеста в определенный час на молитву собирались все слуги. В один из дней, как раз в это время, во дворце находился генерал О’Донелл. Когда раздался звон колокола, его спутники не знали что делать. Из замешательства их вывел одиннадцатилетний наследник трона, будущий король Альфонс XII: «Сейчас у нас время молитвы. Либо вы пойдете с нами, либо останетесь в одиночестве». Если в публичной жизни королевского двора уже вскоре можно было заметить плоды влияния «отца Кларета», то еще большим было его влияние на образ мысли и поведение королевы и ее придворных. Если до сих пор здесь были одни лишь интриги и лицемерие, то теперь подлинную цену обрели серьезность и усердие, правда и справедливость. Спустя полгода после приезда в Мадрид «отца Кларета», родился будущий король Испании Альфонс XII; Изабелла доверила Кларету воспитание королевича. Когда мальчику исполнилось семь лет, правительство назначило воспитателем короля кардинала Пуэнте из Бургоса. Изабелла практически проигнорировала это назначение, приняв решение — а ведь дело касалось ее собственного ребенка — что воспитателем останется «отец Кларет». Королевский двор под влиянием Кларета вовсе не превратился в подобие монастыря, да и королева не избавилась от своих слабостей и недостатков; это не позволяло ей полученное воспитание. Тем не менее под конец жизни она сама призналась: Если бы я всегда слушалась «отца Кларета», я избежала бы многих неприятностей и ударов судьбы. Политическая жизнь проходила между королевским дворцом и правительством. Неумелые действия королевы вновь и вновь сводили на нет ценные политические инициативы. Однажды премьер-министр в гневе воскликнул: «С этой женщиной править невозможно!». Несомненно, он был прав, но и королева, в свою очередь, могла бы сказать; «С такими правительствами и премьерами ничего нельзя сделать». К несчастью королевы, рядом с ней не было людей великих, которые поддерживали бы ее в политических делах и помогали осуществить добрые начинания. Борьба с этими обстоятельствами и желание победить требовали нечеловеческих сил, и даже одиннадцатилетнее влияние личности святого не было в состоянии решающим образом изменить ситуацию. Однако же благодаря опосредованному влиянию Кларета на политику, удалось избежать многих зол и сделать много хорошего.
Особое влияние Кларет оказывал на назначение испанских епископов. Правительство Испании имело право предлагать Апостольскому Престолу кандидатов в епископы. Королева перепоручила это задание своему исповеднику. В этом Кларет сотрудничал с нунцием Барили. Не упоминая своей роли в этом, святой рассказывает следующее: Что касается назначения епископов, то более всего я занимался этим при содействии Её Величества, а сейчас расскажу, как до сих пор все было. Министр Справедливости время от времени спрашивает всех епископов и каждого лично, есть ли в их епархии священник, который был бы достоин однажды стать епископом, а каждый епископ отвечает, да или нет. Если таковой есть, епископ предоставляет все возможные его данные: возраст, историю карьеры, добродетельность, усердие и другие достоинства… Министр Справедливости собирает и сохраняет эти сведения, а когда создастся вакансия, он достает эти документы и представляет Ее Величеству. Королева прочитывает их и вслушивается во внутренний боговдохновенный голос, чтобы узнать волю Божию. Затем она избирает трех кандидатов, извещает их об этом, представляет их данные и препоручает их самих Богу. Наконец, она принимает решение, руководствуясь ничем иным, как только вящей славой Бога и Церкви. Уверяю вас, что если когда-либо кто из священников сделал королеве хотя бы малейший на то намек, то этого было достаточно, чтобы он не был назначен епископом. Как то королева сказала мне: «Наверное, он не настолько хорош, если так усиленно просит и стремится стать епископом». Возможно, в Испании нет такого вопроса, к решению которого прилагалось бы столько справедливости и непредвзятости, как к назначению епископов, однако же ни в каком другом вопросе нет и большей точности. Что касается каноников, то здесь уже нет всего того старания… О, если бы все священники старались быть последними среди своих товарищей, как заповедал Божественный Наставник. Лучшая из синекур — глубоко любить Бога и спасать души, чтобы уготовать себе место среди избранных во славе небесной…[169]
Кларет не был доволен своим пребыванием при дворе Несомненно, его влияние имело особое значение для всего народа. Но не в этом была его миссия. Свои обязанности Кларет исполнял настолько естественно, точно и на совесть, что со стороны никто бы и не подумал, что исповедник королевы каждый день идет во дворец с великой неохотой, и что это требует от него такого самопожертвования. С первого по последний день своей деятельности при королеве он, наверное, не встретил никого, кто не оказал бы ему свое презрение. Кларет родился не для жизни при дворе и никогда, ни в малейшей степени, не находил в такой жизни удовольствия. Кларет явственно чувствовал это, и говорил об этом своим друзьям, также и в письмах. Уже после своего назначения исповедником он писал своему другу и единомышленнику епископу Кайшалю: Королева вызвала меня, а как только узнала — обрадовалась, что я прибыл. С радостью, она возвестила мне, что позвала меня для того, чтобы я стал ее исповедником. Что за потрясение! Я был в растерянности. Что мне было делать? Ведь я не создан для этого. Я и не гожусь, и не чувствую к сему ни малейшего расположения.[170] Подобным образом он говорил об этом своему задушевному другу, генеральному викарию на Кубе, Хуану Лобо: Так что же мне делать, друг мой, дон Хуан?.. Стать исповедником королевы? Среди всех испанских епископов, наверное, нет другого такого, кто так мало подходит для придворной жизни, как я. Они должны оставить меня в покое, чтобы я, по мере своих сил, обращал варваров; на должность исповедника королевы недостатка в кандидатах нет.[171] Я знаю, что во мне нет ничего от придворного. Посему и необходимость жить при дворе и постоянного пребывания во дворце для меня — постоянная пытка. Порой я говорил себе, что Бог послал меня сюда, чтобы это место стало моим чистилищем, в котором я очищусь и заплачу за мои прошлые грехи. В другое время — что на протяжении всей моей прошлой жизни я не страдал так сильно, как с тех пор, когда попал на королевский двор. Я постоянно вздыхаю и прошу о возможности покинуть эту должность. Я словно птица в клетке, что мечется от прута к пруту, проверяя, сможет ли убежать. Так и я думаю, как мне убежать отсюда. Меня даже устроил бы какой-нибудь переворот — чтобы меня выбросили.[172] Во время ежедневной молитвы мне приходится совершать акт отдания воле Божией. Днем и ночью, мне все время необходимо препоручать себя Богу — чтобы оставаться в Мадриде. Но я возношу Богу благодарение за это свое отвращение. Знаю, что для меня это — великое благо. О я несчастный! Да разве нравятся мне королевский двор и светская жизнь? Благословен будь Боже, Отче мой, за такую обо мне заботу. Пребываю в убеждении, что как дал Ты воде морской соленость и горечь, чтобы она сохранила чистоту, так и мне Ты даровал соль неприязни и горечь отвращения ко двору, чтобы в юдоли сей я остался чист. Благодарю Тебя, Господи. Поелику Её Величество так сильно любит меня, я знаю, что она благосклонно отнеслась бы к моей просьбе оказать мне милость, но до сих пор я не просил ее о милостях, и не собираюсь просить в будущем. Да что же я говорю?! Не так, я действительно просил ее многократно и неотступно об одной милости — чтобы она позволила мне уехать из Мадрида и с королевского двора. И именно эту милость, единственную, о которой я просил, не могу получить до сих пор. И хуже всего то, что хоть я и имею некоторую надежду, не могу вскорости получить желаемое.[173] Нунций Баррили писал о Кларете Папе Римскому Пию IX так: Он всегда имел большое отвращение к службе при дворе, оставшись в ответ на доверие королевы во всем, что касается ее совести и религиозной жизни. Остался он и потому, что я непрестанно повторял ему, что на этой должности он может сделать много хорошего и предупредить многое зло. Как то, в беседе с сердечным другом и единомышленником доном Винсентом Лафуенте Кларет сказал: Если Вы услышите, дон Винсенте, что я убежал из дворца, не удивляйтесь! Даже от королевы не укрылось его отвращение. «Мне хорошо известно, что для Вас это — жертва», — говорила она, — «Но именно за это я Вам особенно благодарна».
*** Кларет не переставал повторять, что хочет быть миссионером. Анализ его книг и деятельности доказывает, что для него миссионерство — это проповедь Евангелия всем людям и использование всех возможных средств для того, чтобы все христиане по-настоящему жили по Евангелию. Если его главным заданием в Мадриде было служение в королевском дворце, то в сердце он мечтал о миссионерстве. И не просто мечтал — он искал возможностей — и находил немало — чтобы, вопреки всему, быть миссионером. Большей радостью было для него воспитание наследника трона, Альфонса и его сестер — инфант Изабеллы, Консепсьон, Пилар, Паз и Евлалии. Когда Кларет прибыл в Мадрид, инфанте Изабелле было пять лет. Он учил ее до 1868 года, пока она не обручилась с графом фон Гиргенти. Изабелла была радостью «отца Кларета» и на всю жизнь осталась примерной женщиной. Ее муж относился к тем немногим, кто во время военного переворота 1868 года отважно сражались на стороне королевы. У будущего Альфонса XII испанского был «лучший ангел-хранитель его детства» — так говорила о Кларете сама королева. В возрасте 12 лет ему пришлось отправиться в изгнание. Образование он получил в Вене, в Theresianum, где он проучился три года. Хотя Кларет воспитывал королевских детей только в первые годы их жизни, они никогда не забывали его наставлений. Инфанта Паз впоследствии вышла замуж за князя Байерна. Во время беатификации Кларета она находилась в начальной семинарии Кларетинов в Вейссенхорне недалеко от Нового Ульма. Сама инфанта рассказывала: Мальчики с умилением слушали о том, что я знала их Основателя, что он был учителем религии у моих старших сестер, и что он учил и меня, когда я еще была маленькой. Я рассказывала им о том, как после смерти блаженного Кларета все мы, вместе с моей мамой, продолжали читать подаренные ей Кларетом книги и молиться по ним. В моей памяти еще было живо воспоминание о том, как всей семьей, вместе со слугами, мы ежедневно молились в Париже, читая розарий. Я рассказывала мальчикам о том, как королева Изабелла, моя мать, говорила папскому нунцию в Париже монсеньору Лоренцелли, что не боится смерти; Кларет обещал ей прийти за ней и забрать ее к Богу, а моя мама была убеждена, что Кларет сдержит свое слово.[174]
*** Будни Кларета были полны пастырской работы. Вот, как он пишет об этом в своей «Автобиографии»:
я, по обыкновению, встаю в три часа ночи, а порой и раньше, поскольку тотчас же встаю, если мне не удается заснуть, и никогда не валяюсь в кровати, если не сплю. Затем я читаю Утреню и Час Первый и другие молитвы, а потом читаю Священное Писание, готовлюсь к святой Мессе, совершаю ее, возношу благодарение Богу и сажусь в исповедальне. В одиннадцать я встаю, чтобы посетить всех тех, кто хочет со мной поговорить. Тяжелее всего дается мне время между одиннадцатью и двенадцатью часами, поскольку люди приходят ко мне с требованиями, с которыми я не могу согласиться…[175] Те, кто жаждет и алчет, но не награды за свои заслуги, а должностей, назначений и почестей, окружают меня каждодневно в моем доме, утомляя просьбами и требованиями. Но я вынужден отвечать им, что мне очень жаль, но я не могу им помочь, поскольку принял решение не вмешиваться в эти дела. И, несмотря на то, что на протяжении всего моего пятилетнего пребывания в Мадриде, я не изменял своего мнения — они не умерили свой напор… А чтоб было бы, если бы я вмешался — упаси Боже! С другой стороны я вижу, что те, кто старается и умоляет о должностях, назначениях и почестях, наименее достойны стараний об этом… Несмотря на то, что я всегда с великой осторожностью делал свои шаги, мне не удалось избежать злых языков. Одни от обиды, ибо я не захотел стать орудием их неиссякаемых претензий, другие из зависти, третьи от страха потерять то, что имеют, еще одни из злобы — поскольку что-то там услышали — наговорили обо мне неправдоподобных гадостей и облили омерзительнейшей и отвратительнейшей ложью… Лжецов же я препоручил Богу…[176]
до четверти двенадцатого я провожу испытание совести, а после мы обедаем. После я читаю богородичные часы, Вечерню и Повечерие. Затем, после обеда и вечером я занимаюсь тем, что навещаю больных, заключенных, богадельни, провожу занятия для монахинь и так далее, а также читаю книги и брошюры. Кроме этих обычных, ежедневных дел, у меня бывают и другие — реколлекции, которые я вел для священников, господ и дам из конгрегаций, к примеру Викентия де Поля, для монахинь, а также миссии для народа. Но эти занятия не приносят мне радости; более всего я жажду миссионерского путешествия по городам и весям. Это моя голубая мечта. Ест во мне дух святого соревнования и я почти завидую миссионерам, которым дано столь великое счастье — идти из города в город, неся Благую Весть. Посреди всех моих печалей и трудов есть все же одно утешение. Когда мы отправляемся в путешествие с Их Королевскими Величествами и придворными, они разрешают мне проповедовать рано утром, пока ИКВ еще дома. Затем я отправляюсь с проповедями по монастырям, для монахинь, священников, семинаристов, господ из конгрегаций и т.д. Таким образом, я целый день провожу в проповеди, кроме строго определенного времени, когда я должен пребывать во дворце вместе с королевской семьей.[177] Когда королева пребывала в летней резиденции, Кларет находил новые возможности для работы по велению своего миссионерского духа. В 1863 году он пишет своему духовному наставнику: В этом году, в королевских резиденциях я просиживал в исповедальне ежедневно, после совершения св. Мессы, поскольку передо мной исповедуются придворные дамы и другие, из числа придворных. А поскольку все они принимают причастие, необходимо ежедневно нескольких из них исповедать… Ежедневно они проводят медитации и читают благочестивые книги: во-первых, по зову сердца, а во-вторых им подает пример сама Ее Величество Королева, которая, кроме обычных ежедневных практик, каждый год участвует в духовных упражнениях св. Игнатия Лойолы в королевской резиденции в Ла Гранха; остальные участвуют в них в Мадриде. В Арануэзе я написал второй том «Colegial instruido» («Образованный клирик») и многие другие иллюстрированные брошюры.[178] Пользуясь пребыванием королевы в какой-либо из летних резиденций, Кларет проводил миссии для народа, для священников и монахов, как в округе, так в отдаленных местностях, например в Сегове или Авили. Можно много рассказать о предпринятых им в то время инициативах. Пусть примером послужит информация о его деятельности в 1859 году в Ла Гранха недалеко от Сеговии. Туда он приехал вместе со свитой королевы 12 июлю и в тот же месяц провел серию реколлекций для народа. В них приняли участие и многие из чиновников королевы. Затем — в период с 1 по 12 августа — он провел 23 реколлекционные встречи для священников. Как он сам рассказывает, 14 августа Ее Величество исповедуется и примет св. Причастие, а 16 августа я отправлюсь в Сеговию, расположенной в миле отсюда, где проведу дни сосредоточения для священников. Затем я проведу там же миссии для людей, потом — для монахов и т.д.
Для миссионерской деятельности Кларета прекрасной возможностью были далекие путешествия Изабеллы по Испании и Португалии. Исповедник должен был сопутствовать королеве в ее путешествии и всегда жить рядом с ней. Кларет, тем не менее, старался жить отдельно, в больших городах это означало порой значительное расстояние от двора. Палладино Куррис, один из сподвижников Кларета, писал: Он поступал так для того, чтобы не дать ни малейшего повода для подозрений, а также для того, чтобы оставаться свободным и принимать всех тех, кто хотел у него исповедаться или с ним побеседовать. Но все же, большинство хотели от него только денег или того, чтобы он использовал свое влияние и они могли получить какую-либо должность.[179] Прежде всего он проповедовал в тех городах, куда приезжала королева: посещал монастыри, коллегии, дома, больницы и тюрьмы, ко всем относясь с любовью. Часто народ предпочитал проповеди Кларета королевским торжествам. В мае 1858 года королева отправилась в Альбасете и Валенсию. Секретарь Кларета информирует о том удовольствии, которое доставила ему запись частых ежедневных проповедей «отца Кларета». Случалось, что он произносил их двенадцать и более раз. На вопрос, как он это делает, отвечал: «Я всего лишь труба, трубит в нее другой». Летом того же года целью путешествия был север Испании. Королевский летописец, в официальном отчете о путешествии, написал: «Сеньор Кларет — это поистине чудо!». Кларет прошел Белеары, Каталонию, Арагонию и Старую Кастилию до самого Сантадера. Одним из наиболее эффективных путешествий Кларета с королевой была, несомненно, поездка в Андалузию и Мурсию. Эти прекрасные края уже в то время были буквально загажены отвратительными пятнами коммунизма. Со всем свои рвением святой использовал здесь доступные ему средства. В течение без малого двух месяцев он произнес здесь 20 проповедей и раздал множество книг и брошюр. Две области Испании еще не познали апостольской деятельности Кларета: страна Басков и Эстремадура. Первую он посетил летом 1866 года, а вторую — в декабре того же года. Во время этих последних больших путешествий он не отказался от своей миссионерской деятельности. Определенное представление об этом дает нам следующий отчет депутата парламента Винсента Монтероли, появившийся в одной из газет, выходящих в Витории, столице баскской провинции Алава: Мы были слишком высокого мнения об исповеднике королевы. Но мы не имели представления о том, что его слово обладает такой необычайной силой. Он был в том городе совсем недолго, пронесся мимо нас словно метеор. Но слышать его мы имели возможность неоднократно: и каждый раз это было событием, каждый раз он производил на нас неизгладимое впечатление. Он произносил проповедь перед тремя общинами монастырей, для священников, семинаристов, в доме престарелых, для заключенных и в больнице, для дам из общества св. Викентия де Поля и для всего народа в приходской церкви Св. Михаила. Каждая проповедь длилась около часа. Не следует забывать, что сеньор Кларет, будучи спутником королевы, был здесь всего 66 часов, и мы спрашиваем себя: сколько же времени оставил себе на отдых этот замечательный человек?[180] Следует вспомнить и еще о двух великих делах Кларета, которые свидетельствуют о его миссионерском духе: «Академии Св. Михаила» и «Народной библиотеке». Еще будучи на Кубе Кларет уже вынашивал планы создания товарищества писателей, художников и — выражаясь современным языком — мастеров рекламного дела. В 1857 году в Мадриде он приступил к осуществлению своих планов. А действительность была еще прекраснее! Вскоре многие епископы, редакторы газет, многие известные писатели, поэты и художники выразили желание вступить в общество «Academia de San Miguel». Даже королева и ее супруг позволили записать их в список членов. В состав общества входило около 400 человек. Члены встречались регулярно, небольшими группами по 6-12 человек. Во время этих встреч обсуждалась ситуация и определялся новый план действий. В течение девяти последних лет своего существования общество издало 24 книги и 15 брошюр, бесплатно роздало 1071003 книги и 1734022 брошюр; всего не перечесть. В результате военного переворота 1868 года Кларет оказался в изгнании и «Академия Св. Михаила», лишенная управления сильной личности, начала приходить в упадок. Только группа, которой руководил главный редактор и историк Винсенте Лафуенте действовала до 1880 года. Кларет знал, сколь многое зависит от уровня образования народа. Он жил в эпоху декаданса и с болью смотрел на то, как мало делается в области образования людей. Поэтому, взяв инициативу в свои руки, он прежде всего старался повсеместно основывать народные библиотеки. Для того, чтобы привлечь к этому делу как можно больше сотрудников, он написал брошюру о необходимости народных библиотек и пользе от их существования; также в ней говорилось о том, как лучше всего их организовать. Мы знаем, что, благодаря личному участию Кларета было создано около 100 таких библиотек.
гигантское творение короля Испании Филиппа II, называют «восьмым чудом света». Это огромное здание одновременно служило различным целям: было монастырем, базиликой, библиотекой, архивом, музеем искусства, духовной семинарией, а также местом отдыха королей Испании. Королева поручила Кларету отреставрировать Эскориал и взять его под свою опеку. Кларет сразу же приступил к обновлению изрядно запущенного дворца. В нем жили только два монаха из ордена иеронимитов и три чиновника. Кларет позаботился о том, чтобы в стены этого здания вернулась жизнь. Он позвал священников, которые жили в общине и посвящали себя литургии и служению верным. Уже в 1862 году в Эскориале снова вице-настоятель, в нем жили 18 викариев, 7 профессоров семинарии, 6 преподавателей и 169 учеников, число которых быстро увеличилось до 400. Кларет открыл духовную семинарию и основал хор мальчиков для нужд литургии. Когда он оставил должность руководителя, все долги были оплачены, а монастырь — отреставрирован. Более четырехсот человек получали в Эскориале жалование, а своему преемнику Кларет передал еще 678999 реалов
все еще не было должного храма, в каком нуждался этот миллионный город во время великих торжеств. И вновь никто иной, как только наш Кларет — с того момента, как королева поручила ему это задание — со всем своим талантом организатора и неутомимым рвением взял инициативу в свои руки. И уже вскоре перед его глазами возник великолепный план. Храм должен был быть посвящен Непорочному Зачатию Девы Марии. Незадолго до этого Папа Римский Пий IX провозгласил эту тайну в виде догмата веры. Мадридский кафедральный собор был призван увековечить это событие. Поскольку речь шла о народной святыне, было решено, что она будет построена из материалов только испанского происхождения, а строить ее будут исключительно испанские строители и художники. Расходы на строительство также было решено возложить на народ Испании. Епископы всех епархий были обязаны поддерживать начинание; план кафедрального собора увлек королеву, а газеты доброжелательно отзывались обо всем, что творилось вокруг предприятия. Однако тот факт, что это дело взял в свои руки именно архиепископ Кларет, у многих вызвало чувство зависти. Восьмого декабря 1858 года строительство кафедрального собора неожиданно было решено заморозить. Кларет остался не у дел. Обозреватель римской газеты «La Civitta Cattolica» писал по этому случаю следующее: Складывается впечатление, что для этого дела были назначены именно те, кто известен своим предубеждением и даже враждебностью по отношению к Церкви. Но, так или иначе, сегодня, спустя 135 лет, кафедральный собор в Мадриде все еще не достроен.
была «отцу Кларету» ненавистна. Но ему никогда не приходилось иметь дело с настоящей, честной политикой. Он был свидетелем только интриг и безответственной борьбы партий. Это объясняет тот факт, что в течение 35 лет царствования Изабеллы II сменилось шестьдесят (!) правительств: el goberno largo (долговременное нахождение правительства у власти) длилось пять лет, с 1857 по 1863 год — это была самая долгая каденция правительства с 1833 года, до времен генерала Франко — el goberno relampago (молниеносное правительство) было у власти меньше всех: всего 27 часов.[181] «Отец Кларет», бывший всегда прямолинейным человеком, не мог смириться с той борьбой, в которой стремление к власти боролось с бесстыдным эгоизмом. В конце концов, все партии — лишь игроки, пытающиеся выиграть ставку и хвастать, рассказывая об этом другим, или собирать сливки в виде высших доходов. Посему движущей силой политики и партий есть ни что иное как амбиции, гордыня и алчность.[182] Вина политиков того времени — хоть и самая страшная — заключается в том, что страна оказалась в состоянии крайнего упадка. В то время как другие европейские страны развивались, особенно в сфере промышленности и техники, в Испании развитие натыкалось на многочисленные препятствия. А от этого страдал народ. Для «отца Кларета» все было ясно: руки прочь грязных игр такого рода. И он принял решение: никакой политики! — а это означало: держаться подальше от партийных интриг. Будучи священником и епископом, он знал, что, представляя религиозные ценности, он не может принимать чью-либо сторону в партийной борьбе.[183] Я никогда не вмешивался в политику; наблюдаю за тем, как развивается ситуация и размышляю над этим, но никогда не высказываюсь на эту тему. Понимаю, что двум господам служить не могу. На протяжении семи лет сменилось много правительств, я видел многих министров и со многими из них общался, особенно во время путешествий с королевской семьей; со всеми я держался доброжелательно, но ни с кем из них не обсуждал вопросы политики. Как-то раз один из министров встретил меня во дворце, когда я ожидал королеву и ее супруга, и заявил, что было бы хорошо, если бы я похлопотал у Ее Величества за его партию. Я ответил, что пусть он простит меня и добавил: «Ныне народ наш напоминает мне стол для игры: с одной стороны — одна партия, с другой — другая. Наблюдателю остается только молчать и было бы непростительно сделать хотя бы одно-единственное замечание в пользу кого бы то ни было. Я — тот самый наблюдатель и потому не могу сделать это ни для Вас, ни для иных. Мне остается лишь одно: стараться, чтобы Ее Величество была хорошей христианкой и хорошей королевой; для этого я приложу все мои силы, укрепляемый благодатью Божией!»[184] Это много значило, также и для правильного ведения политических дел. Об этом знали все. Кроме того, если дело касалось Бога или Церкви, истины справедливости и любви, «отец Кларет» никогда не молчал. Хаос, в каком находилась страна, правительство и королевская семья, связанные с этим тайны и инсинуации — все это резко контрастировало с личностью Кларета. И это не могло спровоцировать конфликт.
не прекращались, перерастая в ненависть и покушения на жизнь. В конце концов «отец Кларет» почувствовал, что должен засвидетельствовать об истине — как он сам говорил — и написал короткую статью для одной из мадридских газет. Статья опубликована не была, но стала основой для защиты святого. Поскольку считается, — хоть и совершенно безосновательно, — что я являюсь препятствием в их стремлении к власти, он сделали из меня мишень для разного рода нападений, на какие они только способны. Не оставили без внимания ни одного способа, приложили все усилия. Разрушили все. Оклеветали меня, обвинили в недостойном поведении, подделали мои письма. Я сам их видел и держал в руках публикации, озаглавленные точно также как и мои, которых я сам никогда не издавал. Распространили отвратительные иллюстрации и многое другое обо мне, о чем я сам не имел даже смелости подумать.[185] Говоря об этом вкратце, «отец Кларет» нисколько не преувеличивал. С высоты ста двадцати четырех лет со дня его смерти мы даже не в состоянии представить себе, каких размеров достигла кампания по оклеветанию и преследование святого. Были изданы две сфабрикованные биографии святого — одна под названием «Los neos en calzoncillos» («Новиции в подштанниках»), а вторая — «Biografia del P. Claret, por O***», где Кларет был представлен как обманщик, человек недалекого ума и порочного поведения.[186] На спичечных коробках печатались омерзительные картинки, представляющие «отца Кларета» с королевой. На улицах можно было услышать оскорбительные песенки. Существовала картина, нарисованная «отцом Кларетом», на которой была изображена сцена мучений грешника, терзаемого тремя чертями. Клеветники подписали под чертями фамилии трех политиков левого толка — Фигероли, Мадозы и Олозаги. Сфабрикованная картина наделала много шума по всей стране, о ней даже дискутировали в парламенте. Либералы кричали, а христианских депутатов картина наоборот веселила. Даже такие издания как «La Flaca» писали о святом, делая все, чтобы опорочить его в глазах всего народа. О том, какой размах приняла направленная против Кларета кампания клеветы и лжи, можно понять хотя бы из того, что то же самое творилось даже в Кельне и Вене. В венской газете «Neue Freie Presse» появилась статья, озаглавленная «Отец Кларет, исповедник испанской королевы», которая многое нам прояснит. Вот полный текст этой статьи: Можно найти много невежества в Турции, много самодержавности в России, много фанатизма в Риме, много деспотизма не знаю где еще, но только в Испании вы сможете найти столько самочиния под маской благородных начинаний в полном согласии с конституцией. Только в Испании можно встретить такое религиозное равнодушие среди людей и вольтерьянство в среде мещан, которые бьют себя в грудь, повторяя «mea culpa», чтобы остаться верными неким традициям либо из боязни быть уличенными в неисполнении дворцовых суеверий. Только в Испании можно встретить столь сильный милитаризм, однако смиренный настолько, чтобы во время процессии нести свечи; иезуитство в роли высшего судии и уполномоченного папского престола, преданного слуги фаворита, в роли правителей. Только в Испании можно найти королеву, которой Папа подарил золотую розу — награду, предназначенную для добродетельнейшей княжны или, к примеру, Марфори, который первым поздравил ее по случаю присвоения награды. Интересующая нас персона приходится здесь, среди всех этих противоречий, как нельзя кстати. В самом начале гражданской войны, в 1834 году, жил в Каталонии некий человек низкого происхождения, небольшого роста, крепко сложенный и смуглокожий, чьи черты лица не были выразительны. Он не слишком любил работать, посему ему просто не могла понравиться небольшая ткацкая фабрика; и он начал скитаться, подобно цыганам. Однажды он украл мула, упал на его хребет и отправился в направлении армии Кабреры. Жизнь guerrillero? Во всяком случае, казалась ему намного лучше, нежели перспектива долговременного заключения в тюрьме по причине нелепого смешения понятий «мое» и «твое». В то же время сей мулокрад, бунтовщик и вор не мог и представить себе, что пройдет время и его будут почитать как архиепископа Триполи и исповедника королевы. Кларет, — а именно так зовут нашего героя, — оказался среди повстанцев, поскольку с работой он не слишком дружил; но еще меньше его привлекали опасности борьбы, поэтому он прибился к компании мытарей, считавших своим призванием требовать деньги от каждого, кто попадался им на улице. Война закончилась поражением дона Карлоса. В числе многих других Кларет был вынужден покинуть страну, но поскольку не был в восторге от полной лишений и тягот жизни в изгнании, он отправился в Рим, где спустя пять месяцев был рукоположен в священники. Если вы спросите, учился ли он для этого, брал ли в молодости уроки латинского языка, познавал ли философию или знал ли что-либо вообще, отвечу — нет! Кларет, как и многие защитники абсолютизма, которые внезапно ощутили тягу к сану священника, был просто и обыкновенно рукоположен во священники. Одного из таких новоиспеченных батюшек спросили: — Как Вы стали священником? — Сдал экзамен. — Экзамен? Вы знаете латинский язык? — Нет. — А итальянский? — Тоже нет. — Ваши экзаменаторы знали хоть слово по-испански? — Ни слова не знали. — Так на каком же языке Вас спрашивали? — Спрашивали меня по-итальянски, а я отвечал по-испански. Когда экзамен закончился, экзаменаторы посмотрели друг на друга и сказали: «Из всего, что он говорил, мы не поняли ни слова, но судя по тому, сколько он говорил, можно заключить, что знает он много». Смешнее всего было то, что Кларет по-испански и не говорил, и не понимал, ибо происходил из провинции, в которой низшие слои населения — а к ним он и принадлежал — говорили исключительно на каталонском диалекте. Отец Кларет нашел в Ватикане покровителей, и вот мы уже видим как несколько лет спустя он уже едет в Испанию с миссией исповедника королевы. Оказавшись в Мадриде, он быстро нашел общий язык с сестрой Патрочинио, и вместе они действовали настолько успешно, что уже вскоре после возвращения о. Кларета на родину был подготовлен абсолютистский государственный переворот. К сожалению, он не удался. Королева и ее супруг, которых очень быстро удалось сделать фанатами, в критический момент заколебались, и о. Кларет утратил свою должность исповедника; но он заменил ее на должность архиепископа Сантьяго де Куба, куда вскорости и направился. Там о. Кларет отличился как фанатик, а о его деятельности на Кубе много чего рассказывают. Так, например, он хотел переженить всех негров, в отношении которых возникло подозрение в их связях с черными женщинами. Один из таких, не чувствовавший в себе никакого призвания к жизни в браке, но мучимый и терзаемый фанатизмом Кларета, затаил на благочестивого священника злобу и однажды рассек ему бритвой лицо; шрам этот архиепископ Триполи носит до сей поры. Вскоре о. Кларет вновь был отозван в Рим, где вернулся на прежнюю должность исповедника королевы и восстановил свое былое влияние. То, что отец Кларет неуч, мы уже видели; то, что он не лишен изрядной ловкости и хитрости, несомненно следует из всех обстоятельств, в которых он играет совершенно определенную роль. Однако более всего его хитрость проявляется в том, что он слепо следует всем приказам иезуитов. Отец Кларет стоит во главе иезуитской пропаганды в Испании, поддерживает издание тысяч книжек, которыми религиозное издательство в Барселоне ежегодно заваливает всю страну и которые так оглупляют людей. Он и сам чурается писать подобные брошюрки. В одной из них, принадлежащих его перу, про названием «Новая железная дорога» можно прочесть такое высказывание: «Если человек низкого происхождения оскорбит равного себе по сословию, оскорбление сие невелико, ели же такой человек оскорбит генерала — оскорбление такое серьезно». Но это еще не самое худшее из написанного его рукой. В своем главном труде «Золотой ключ» наш автор проявил свою гениальность в полной мере. К сожалению, в газете, которую читают всей семьей, невозможно привести даже небольшой фрагмент этой книги. Под предлогом обличения нравов и предостережения перед греховным путем, Кларет с невероятной скрупулезностью описывает все то, пред чем желает предостеречь, причем описывает вещи, о которых лишь немногие способны читать без определенной брезгливости, присущей чувству стыда. Оратор из отца Кларета получился не лучше, чем писатель, и трудно представить себе что-либо в большей степени лишенное смысла, более глупое, нежели проповедь исповедника королевы. Отец Кларет разделяет убеждение Дюпонлю и считает подобно ему, что женщин следует вести в церковь исключительно на коленях. Он изобрел особый вид проповедей, которые предназначены исключительно для женщин. Во время таких конференций двери для представителей мужского пола закрыты, а сам о. Кларет рассказывает этой своей пастве, в которой можно найти представительниц всех слоев общества, особенно аристократок, занимательнейшие вещи из тех, кои когда-либо рассказывались в церкви. Есть в Испании нечто среднее между опереттой и водевилем — это зарзуэла. Одно из таких произведений, под названием «Старушка» имело большой успех. Особой популярностью пользуется песенка, в которой девушка признается в любви своей матери: Ах, матушка, какая была ночь, Когда он, неблагодарный, мне сказал: Жизнь моя, в твоей красоте Навсегда светить будет моя звезда. Песенка была легкой, мелодия — приятной, и потому вскоре она была уже у всех на устах. Однажды, когда отец Кларет читал одну из своих долгих проповедей, кто-то из слушательниц, не в силах высидеть до конца, попыталась незаметно выбраться из церкви. И ей бы это удалось, если бы не пытливое око благочестивого оратора, который вовремя заметил эту попытку. Он возгласил: «Должно быть с Богом, либо с дьяволом, в церкви или в театре; должно радостно петь Пресвятой Деве, или напевать: «Ах, матушка, какая была ночь!». Но отец Кларет не остановился на цитировании, он пропел всю строфу прилюдно, и еще немного — и все присутствующие женщины присоединились бы к его пению. Отец Кларет — личность загадочная. Во всяком случае, есть люди и получше. Как известно, он отличается безупречной жизнью: трезв за столом, не нуждается в роскоши, может даже сойти за аскета. В своем влиянии он весьма тактичен и никогда не использует его для мелочных целей. Никто не слышал, чтобы он ходатайствовал за кого-либо с целью добиться для него высокого поста или особой милости. Мыслями он всегда в Риме, престол его — исповедальня. Трон и его фавориты в руках Кларета — охотные орудия Общества Иисуса. А в его подчинении — всё: от высших слоев общества до самых низов. К исповедующимся он относится по-человечески, а поучения, которыми он наставляет их, можно свести к трем словам: Греши, но плати! Распоряжайся своим телом, но дай нам распоряжаться страной. Бедная Испания! После трех веков инквизиции, после шестидесятилетней войны с Бурбонами — ты все еще жива! Запомним же образ всех твоих угнетателей и комедиантов, ибо близится штурм, и вскоре весь полуостров будет очищен от лживых и разнузданных женщин, от преступников, которых почитают как святых, от карьеристов, считающих себя почти королями, от аристократов, низведенных до роли слуг. Париж, 26 сентября 1868 года. Бр. Ш.[187]
*** «Отец Кларет» говорил, что ложь и клевета обрушились на него с такой силой, словно все силы ада были пущены в ход. Но он молчал. Случилось и такое, что излишне деятельный друг Кларета дон Жасинто Бушаде, который благодаря Кларету обратился к Богу, разгневанный клеветой на святого вызвал одного из клеветников на поединок. Говорят, что Кларету с трудом удалось убедить его, что дуэль не может быть христианским воздаянием за оклеветание.[188] Отвечая требованиям друзей, таких, как о. Хосе Шифре, генеральный настоятель Конгрегации, или дон Педро де ла Хоз, редактор газеты «La Esperanza», которые налегали, чтобы он защищал себя, Кларет напоминал им слова Евангелия: Jesus autem tacebat — А Иисус молчал. Как и все великие люди, Кларет был убежден, что истина сильнее. Однако и сила зла в этом мире не слабее, ибо и спустя 124 года после его смерти, в различных кругах бытует мнение о «плохом отце Кларете». В 1950 году, когда Пий XII, во время празднования Юбилейного года должен был причислить Кларета к лику святых, некто написал Папе письмо с настойчивой просьбой ни в коем случае не провозглашать святым архиепископа: ибо он во всем был прямой противоположностью святого. Различных исторических исследований, которые, тем временем, выявили всю правду, все еще мало. После получения памятного письма Папа Пий XII поручил еще раз исследовать дело архиепископа Кларета, несмотря на то, что в 1934 году его предшественник уже причислил его к лику блаженных. В ватиканском архиве находится гора писем и информации об «отце Кларете», а во всей ответственной переписке ни одна тень не упала ни на его личность, ни на его дело.
*** Мы знаем и о нескольких десятках покушений на «отца Кларета» в Мадриде. Как правило, то были люди, которые приходили с намерением убить его в приемные часы. Но каждый раз обстоятельства складывались так, что практически в последний миг оружие выпадало из их рук.
объединение Италии с Государством-Церковью, принесло Кларету немало горестных переживаний и хлопот. XIX век — это век революций и революционеров. Особенно много волнений принесла европейская революция 1848 года. Не обошла она стороной Италию и Ватикан — и не просто здесь задержалась, а прошлась с особенной силой. Достаточно вспомнить Джузеппе Маццини, о котором Метерлинк говорил: «Мне пришлось бороться с величайшими предводителями, удалось примирить императоров, королей, царя, султана, Папу Римского. Однако никто на земле не принес мне столько вреда, чем один подлый итальяшка, жалкий, бледный оборванец, который был внезапен словно буря, горяч как апостол, хитер как вор, самонадеян как комедиант, неутомим словно любовник, а звали его Джузеппе Маццини».[189] Маццини мечтал о новой Италии. Кавер (Камилло Бенсо граф фон Кавер), великий мыслитель, либерал, государственный деятель, стремился к той же цели, что и Маццини. Его мечтой было мирное сосуществование государства и Церкви. Последние слова Кавера, адресованные брату Джакомо, который в на одре смерти примирил его с Церковью, были таковы: «Брат мой, свободная Церковь в свободном государстве». К ним присоединился — стремящийся к созданию итальянского государства со столицей в Риме — лидер масонов, стоящий во главе солдат, членов той же ложи, Джузеппе Гарибальди. Всем троим было примерно столько же лет, сколько и Кларету. Пламя народной революции охватило почти всю страну. На революционное волнение остро среагировал Папа Григорий XVI. 15 июня 1846 года кардинал Джузеппе Мастаи Феретти был избран Папой Римским в первом же голосовании, так, что ни Австрия, ни Франция не смогли воспользоваться правом вето. Новоизбранный Папа взял имя Пий IX. Вначале он занял совершенно противоположную, чем его предшественник, позицию, провозгласил всеобщую и полную амнистию, провел ряд реформ, позволивших считать его либеральным Папой. Народ ответил неописуемым воодушевлением. Так неужели это папская реформа переросла в мятеж? Вот в чем вопрос. Теперь народ третировал Папу в Квиринале и требовал от него объявить войну Австрии. Пий IX колебался, утратил поддержку народа, стал узником Квиринала и был вынужден, в конце концов, бежать переодетым в Гаэту. За этим последовало вторжение Франции и Испании: 25 апреля 1849 года французские отряды высадились в Читтавеккия, а 27 апреля отряды испанцев под предводительством Фернандо де Кордобы высадились в Гаэте. 3 июля французские войска вступили в Рим, а первого сентября провозгласили Папу Римского главой римской республики. 4 апреля 1850 года Пий IX вернулся в Рим. В 159 году, когда Наполеон III был занят войной с Австрией, король Пьемонта Виктор Эммануэль мог приступить к борьбе за воссоединение Италии, чего не смог завершить Карл Альберт. Кавер и Гарибальди, на этот раз под защитой Наполеона и при поддержке Англии, умело руководили делом объединения. 13 мая 1860 года Гарибальди высадился на Сицилии, около Марселя, вместе с 1000 добровольцев, которых он набрал в Генуе. 6 июня он занял Палермо, 26 июля — Мессину, 5 августа — провозгласил власть Виктора Эммануэля, а 7 сентября окончательно отвоевал Неаполь. Под предлогом защиты Рима от атаки Гарибальди войска Сардинии установили свою власть в Марке и Умбрии, на папской территории, а папские отряды ударили по Кастельфидаро и, захватив Анкону и победив в Капуи Франциска II, достигли Неаполя. Папа Римский отлучил от Церкви всех «виновных в восстании, вторжении и разграблении государства-Церкви». Теперь за свое безопасное пребывание в Риме Папа Пий IX был благодарен только защите со стороны французских войск. Франциск II, призывая к партизанским восстаниям на Сицилии, старался помешать делу объединения страны. Летом 1862 года Гарибальди, с кличем «Смерть или Рим», попытался завладеть Вечным Городом. Силы итальянского правительства, столицей которого был Турин, преградили ему путь и разбили на голову. Однако это вмешательство правительства Италии было всего лишь политическим маневром, целью которого было помешать враждебным отношениям с Наполеоном. Итальянское правительство провозгласило новое Королевство Италию, избрав Флоренцию его столицей. До 1865 года почти все государства мира признали новую власть. «Пьемонт неоднократно представлял Ватикану предложения, касающиеся решения «римского вопроса», но ответ всегда был один: non possimus — «не можем». Римская курия до последней минуты была свято убеждена, что папская власть не может отказаться от Государства-Церкви».[190] Лишь в 1929 году другой Папа, носящий то же самое имя, Пий XI, осознал, что решить «римский вопрос» невозможно. 20 сентября 1870 года пьемонтцам удалось завоевать Рим, тем самым положив конец существованию Государства-Церкви. В июне 1871 года Рим стал столицей Королевства, а Квиринал — резиденцией короля. После плебисцита Рим окончательно стал столицей Италии. Папа провозгласил себя узником Ватикана. «Сегодня все историки Церкви соглашаются с тем, что итальянцы, овладев Государством-Церковью, освободили папство от уз, от которых оно не смогло бы освободиться своими силами».[191] Однако в 1865 году многих католиков по всему миру шокировало то, что Папа, из-за атакующих войск, оказался в беде. По их мнению, речь шла о разграблении Церкви. Архиепископ Кларет относился к людям, глубоко убежденным в том, что пробил час верности Папе. Он делал все что мог, чтобы воспрепятствовать признанию новой Италии испанским правительством. Об этом он говорил с премьер-министром генералом О’Донеллом, и с королевой. Вот что пишет «отец Кларет» обо всем произошедшем: Причиной тому было признание королевой Королевства Италии. Весть об этом еще была в числе слухов, а епископы уже высылали ноты протеста, и первым был архиепископ Бургос. Ее Величество спросила меня, что я думаю об епископских нотах, на что я ответил, что мне они кажутся хорошими. И добавил, что, будучи на их месте я сделал бы то же самое… Поскольку все происходило стремительно, я непрестанно просил королеву не делать на сей счет никаких заявлений и не принимать в этом участия, она же, со своей стороны, обещала, что никогда этого не сделает. Я просил, чтобы она скорее умерла, не уронив достоинства, нежели допустила эту непростительную ошибку. Более того, я не остановился на предостережениях и осмелился даже пригрозить королеве, дважды сказав ей, что если она признает Королевство Италию, я ее покину. То было самое страшное, что я мог ей сказать, ибо она питает ко мне большую любовь.[192] 14 июля все зашло слишком далеко. В девятом часу вечера в Ла Гранха прибыли все министры. Премьер-министр О’Доннел один отправился во дворец и беседовал с королевой с девяти до одиннадцати часов. Он сказал, что в том, что касается Королевства (Италии), все совсем не так, как многим кажется… На следующий день, в урочный час, все министры собрались во дворце и вместе одобрили то, что вечером провозгласил премьер-министр. После всего этого я чувствовал себя так, словно пробил мой смертный час. Я был принят королевой и открыл ей глаза на зло, которое она сотворила, но она только плакала и ответила, что с той минуты, как она согласилась на мои условия, ее не перестает лихорадить. Я был настолько потрясен, что ослаб желудком, а поскольку в Ла Гранха диарея заканчивается плохо по причине плохой воды — ибо из-за этого ежегодно умирает по нескольку человек — я воспользовался первым удобным случаем и выехал в Каталонию, чтобы удалиться со двора под этим предлогом. Мне также хотелось скрыть свои истинные намерения, поскольку королева была на четвертом месяце беременности, и это могло бы стать для нее причиной выкидыша. Она просила и умоляла меня, стеная и плача, не покидать ее, но я ответил, что должен уехать, чтобы остаться в живых… Покинув Ла Гранха я отправился в Мадрид, потом в Сарагосу, а затем в Барселону, пока, наконец, не прибыл в Вик.[193] 20 июля 1865 года королева написала Кларету такое письмо: Отче Кларет, отец мой! Причина, по которой я пишу Тебе эти слова, — мое желание упросить Тебя ради той нежности, которую Ты питаешь к нам, присоединиться к нам 2 числа будущего месяца в Валладолид, чтобы вместе с нами отправиться в Зарауз. Понимаешь сам, что чувствовала бы я и что подумали бы другие, если бы увидели меня без Тебя. Если Ты, после поездки в Зарауз, будешь нуждаться в продолжительном отдыхе, то Ты волен уехать на несколько дней, но затем вернись; сделай так, прошу Тебя, ради своей дочери по исповеди, которая столь многим Тебе обязана. Прошу Тебя, уступи моим просьбам и дай свой ответ, которому я буду очень рада. Моли обо мне Бога и Пресвятую Деву Марию, дабы сохранили всех нас в здравии; король немного слаб, но ведь Ты будешь молиться и с ним ничего серьезного не случится. Мы все уповаем на Твои молитвы и ожидаем чуда. С уважением и любовью — Твоя дочь, Изабелла.[194] Тем временем отовсюду приходили письма, которые должны были склонить «отца Кларета» вернуться в Мадрид. Королева делала все, что могла, чтобы ускорить его возвращение. По поручению Изабеллы Кларету нанесла визит первая дама двора, донна Каролина Родригес, чтобы передать ему просьбу на каталонском языке. Королева послала к нему также и своего придворного лекаря. Из Зарауз она написала письмо Madre Sacramento (графине Хорбалан), в котором говорила: Ради Господа Бога, Церкви и всех святых, и ради любви, с которой мы всегда к тебе относились, ради меня сделай так, чтобы он («отец Кларет») прибыл в Зарауз. Если он не приедет, я умру. Именно теперь я действительно достойна и заслужила того, чтобы он приехал, ибо я послушна и делаю все, что мне надлежит делать. Ничего так не желаю, как только всегда быть доброй. Богом клянусь, Михаэла, если он не приедет, то даже не знаю, что со мной случится. Через нунция королева обратилась даже к Папе Римскому, однако Его Святейшество не желал принимать решение в столь деликатном деле и оставил право решить все самому «отцу Кларету». Наконец, «отец Кларет» прибыл в Рим. Вскоре его принял Пий IX, сказав, что как раз получил письмо от королевы, в котором она просит его вернуться и вновь быть ее исповедником. «Отец Кларет» попытался объяснить Папе Римскому всю политическую ситуацию в Испании. Папа посовещался с кардиналами, особенно с генеральным секретарем Джакомо Антонелли, а затем огласил свое решение: Кларету надлежит вернуться, при условии, что королева принародно признает права Церкви. Изабелла исполнила эту просьбу 27 декабря того же года в речи по случаю начала заседаний парламента, кроме прочего сказав: Разного рода причины, связанные, прежде всего, с важными интересами и чувствами народа, склонили меня к признанию Королевства Италии. Это признание не умаляет моего чувства глубокого уважения и детской привязанности к Отцу всех верующих, и не нарушает принятого мною решения поддержать права Апостольского Престола.[195] С Изабеллы было снято отлучение и она вернулась в лоно Церкви, после чего написала сердечное и теплое письмо Папе Римскому Пию IX, который был крестным отцом ее сына Альфонса Папа ответил ей не менее нежно: Ваше Величество! С огромной радостью прочитал я слова о Святом Престоле, сказанные Вами в тронной речи. Я встречался с монсеньором Кларетом и считаю его достойным священником, поистине Божьим человеком. Хотя он и далек от политики, но знает все политические улови и злоупотребления, а также лживость тех, кто называет себя католиками.[196] Между Пием IX и Изабеллой II все же возникла дружба. Оба были достаточно благоразумными людьми, чтобы забыть обиды и простить друг друга. Кларет вновь оказался в «золотой клетке». Королеву и всю ее семью охватила безграничная радость, когда они узнали о возвращении исповедника. Однако враги Кларета возобновили борьбу.
с самого начала беспокоила «отца Кларета». Он без конца повторял: Мы сидим на вулкане. Который может взорваться в любой миг. Партии вели борьбу за власть самым безответственным и гибельным для людей образом. Кроме того их количество росло столь стремительно, что в конце концов остались только сторонники той или иной партии. Хуже же всего было то, что прогрессисты, демократы, либералы, левые радикалы, консерваторы, умеренные, «католики» и т.п. даже не знали, чего они, собственно, хотят. Некоторые люди играли в партиях значащую роль, подготавливая выброс лавы, о котором говорил «отец Кларет». Генерал Рамон Мария Нарваэз, некогда ведущий деятель прогрессистов, теперь возглавил умеренных и стал важной опорой трона. Леопольдо О’Донелл, также генерал, возглавлял фракцию либералов. Среди демократов важную роль играл Эмилио Кастелар, со своей классической, но поверхностной «болтовней». Но самым большим нарушителем спокойствия был многолетний представитель прогрессистов генерал Хоан Прим, человек с радикальными взглядами и неиссякаемой энергией. Он сражался вместе с Наполеоном III в Мексике, но порвал с ним, когда познакомился с его взглядами. Был он и главнокомандующим и губернатором Пуэрто Рико. В 1856 году прогрессисты были исключены из правительства, в 1863 году они уже проводили открытую борьбу с троном. В лице Прима они нашли своего предводителя. Правительство О’Донелла он называл властью шутов, а парламент — помехой прогрессу. Вскоре к прогрессистам присоединились демократы. Почти все защитники королевы постепенно исчезли: 23 апреля 1868 года умер самый верный из них, Нарваэз. Сама королева относилась к О’Донеллу достаточно резко и в конце концов отозвала его: он поселился в Париже, и стал врагом королевы. Генерал Франсиско Серрано, давний любовник Изабеллы, перевел партию О’Донелла на сторону противников королевы. Впрочем, он не был единственным предателем; родственник королевы князь Монтпенсьер, а также ее двоюродный брат, инфант дон Энрик, также перешли в стан врага. Теперь королева передала власть в руки умеренных. Однако премьер Луис Гонсалез Браво вовсе не был умеренным: и без того напряженная ситуация еще более ухудшилась вследствие его необдуманных шагов. Признав «присвоение Церковного государства» Изабелла утратила симпатии многих католических партий. Взрыв вулкана казался неминуемым. Генерал Прим был все более агрессивным. Королева с семьей и двором — наплевав на опасности — летом 1868 года отправилась отдыхать на побережье. «Отец Кларет», который всегда чувствовал себя при дворе и в свите Изабеллы «не в своей тарелке», был теперь пожалуй единственным преданным ее другом. В Лекветио, небольшом городке, где королева провела август, «отец Кларет» неустанно предостерегал ее и требовал, чтобы она немедленно вернулась в Мадрид. Историки утверждают, что возвращение Изабеллы изменило бы ситуацию в ее пользу. 18 сентября 1868 года в Кадиксе Хуан Баутиста Топете представил морякам генерала Прима как предводителя военного переворота, направленного против Изабеллы. Моряки подхватили призыв, и вулкан взорвался. Стоящие во главе правительства умеренные выслали против бунтовщиков войско под командованием генерала Мауэля Новаличеса. В Алколеа на юге Испании произошло столкновение повстанцев с войсками, верными правительству. Битва закончилась победой повстанцев. 29 сентября Мадрид выступил против королевы. Генерал Прим низложил династию Бурбонов и возвестил революцию. 30 сентября королева с семьей и «отец Кларет» покинули Сан Себастьян, отправившись в изгнание. Они провели месяц в Пау на юге Франции, затем переехали в Париж. Изабелла больше никогда не вернулась в Испанию в качестве королевы. «Отец Кларет» вообще больше не увидел родину. Спустя два года, по приказу Гонсалеза Браво, некто застрелил генерала Прима.
«отец Кларет» остался «миссионером». Он жил у монахинь. О своих повседневных занятиях он пишет в письме к одному из своих друзей, дону Дионизио Гонсалезу: В часовне я исповедую, раздаю Причастие, миропомазую, поскольку архиепископ Парижа передал мне все те полномочия, которыми обладает он сам. Здесь я читаю проповеди, а в Великий Пост в каждый четверг буду вести реколлекции в часовне святого Николая. Королева с семьей живет в отеле Руан, я посещаю ее три раза в неделю. В воскресенье она со всей семьей приходит к обедне в церковь Сен-Жермен. По понедельникам и четвергам я учу королевских дочерей религии. Князь ходит в коллегию св. Станислава, в котором преподают священники: это лучшая коллегия в Париже; в 8 утра он отправляется в школу, и возвращается в 4 часа вечера. В 5 я иду готовить его к Первому св. Причастию, которое он примет, коли на то будет воля Божия, на Пасху.[197] Королева приходит в часовню, чтобы исповедаться и принять причастие, но скоро переедет в собственный дом, который она купила, и где должна быть устроена отдельная часовня.[198] Уже тогда в Париже Кларет столкнулся с особой группой нуждающихся людей: с гастарбайтерами. К ним принадлежали многочисленные эмигранты из Испании и Латинской Америки. Он сразу же организовал общину, которая должна была служить им помощью и поддерживать материально. Сам он взял на себя заботу об их религиозной жизни. Поразительна его энергичность и действенность, с которой он в течение нескольких месяцев своего пребывания в Париже умел находить нуждающихся в помощи людей и отдавать им всего себя.
В Париже вокруг королевы начали собираться политики, желавшие вновь вернуться к власти. «Отец Кларет» был пресыщен политиканством и жизнью под боком у королевы. Когда заканчивался Великий Пост, он, по обыкновению, покидал двор и отправлялся в Эскориал. В этот раз он воспользовался этой привычкой, чтобы окончательно освободиться от интриг, политики и придворной жизни. 30 марта 1869 года Кларет отправился в Рим. Оттуда он написал своему другу дону Дионизио: Сейчас я в Риме, а причина тому проста. Королева приняла пасхальные таинства в пятницу, в праздник Скорбящей Богоматери, в приходской церкви. В прежние годы я уезжал после этого в Эскориал, чтобы там провести Страстную Неделю, и потому сказал, что в этом году хочу поехать в Рим, чтобы принять участие в торжественной папской литургии, которая мне очень нравится. Однако я вынужден вам, как другу, честно признаться, что все это было скорее уловкой, чтобы покинуть Париж, ибо я заметил, что здесь вновь принимаются какие-то политические планы. Но поскольку я не люблю политику, и не желая возбудить даже малейших подозрений, я предпочел отойти в сторону. Когда я вернусь, и вернусь ли вообще… не знаю.[199] Кажется, духовный наставник Кларета, отец Шифре, подсунул ему мысль об отказе, поскольку святой пишет: Кардинал Барили, бывший нунций, и другие просили меня не покидать ее (королеву)… Я оправдывался… В духе послушания пришел и в духе послушания я решил уйти. Это все. Пий IX принял «отца Кларета» 24 апреля на частной аудиенции. Папа ждал, чтобы принять меня, и не хотел спешить, он беседовал со мной доброжелательно и очень сердечно. Папа все время обращался ко мне «caro mio» — «мой дорогой», и сказал: «Я знаю о недоброжелательности и всем том, что было совершено против тебя». Он хотел поддержать меня словами Священного Писания и не только. Тем не менее, благодарение Богу, я внутренне был совершенно спокоен. Говорили они и о политической ситуации в Италии и в Испании, и оба не могли не восхититься совершенным владением информацией и осведомленностью своего собеседника. Тем временем Изабелла жила в Париже. Она окончательно и дружественно рассталась со своим мужем. С Кларетом, исповедником и советником, ей удалось встретиться еще раз во время приезда в Рим. 25 июня 1870 года она отреклась от испанского трона в пользу сына, будущего короля Альфонса XII. Испанский классик Бенито Перез Гальдос, который всегда восхищался добродушной и симпатичной королевой, как то раз навестил ее в Париже, чтобы просто поболтать «с низложенной подругой Изабеллой». Вот что он пишет об этом: Во время встречи на этом втором этапе Ее Величество сильно изменились: любимый светлый парик, который она носила прежде, заменили седые волосы, светящиеся достоинством и симпатией. Она ходила медленно и осторожно, опираясь на палку. Но ее притягательные черты, богатство духа, красота, добрая ирония в речи, все это осталось неизменным. Даже наоборот: актуальные события пробудили ее живой ум, умение шутить и даже язвить во время разговора. Она жила в чужой стране, но сердце ее по прежнему принадлежало Испании.[200] После реставрации монархии Изабелла несколько раз навещала родину. Однако после детронизации родина для королевы перестала быть родиной в полном смысле. Она жила во Франции и умерла в Париже, 9 апреля 1904 года.
был открыт 8 декабря 1869 года. На него были приглашены также титулярные епископы, поэтому архиепископ Кларет прибыл как простой участник заседаний. Ему было 62 года, но он уже страдал припадками апоплексии, которые в конечном итоге стали причиной его смерти. Его влияние на ход Собора в обычном смысле не имел большого значения. Кларет принимал активное участие в заседаниях и рабочих комиссиях, пропускал через себя все проблемы. Удивительные открытия можно сделать, если почитать его записи о ходе Собора. Вклад святого в деятельность отдельных рабочих комиссий был значительным, а где-то и решающим. Если Кларет как «миссионер» всегда старался истолковать знаки времени, то во время Первого Ватиканского Собора мы видим, что недостатка в работе у него не было. Во время дискуссий по поводу догмата о непогрешимости Папы Римского он произвел лишь короткую речь, в которой выразил свое личное отношение по данному вопросу. Но по сему было видно, что он начал терять силы. При перевозбуждении, — как он сам рассказывал, — кровь ударяла ему в голову, вызывая пульсирование в висках; уста не в состоянии были удержать слюну, которая вопреки всем усилиям воли вырывалась из уголков губ, особенно там, где у него были шрамы от ран, полученной на Кубе. Кроме того, язык его был труден для понимания.[201]
Но даже работа на Соборе не смогла пригасить его миссионерский дух. Епископ Оведо писал: Во время заседаний Второго Ватиканского Собора я наблюдал, как он соблюдает свой привычный ритм жизни, находя время на молитву и учебу. Я слышал, что ему удалось в совершенстве овладеть итальянским языком, что он даже мог слушать исповеди и читать проповеди в церкви Сан Адриано.[202] Кларет оставался верен своему «миссионерскому» призванию до конца жизни.
И все же до сих пор нет научной, критической, всесторонней работы, посвященной этому выдающемуся человеку. Каждый, кто хоть немного знает Кларета, без колебаний признает, что мы имеем дело с выдающейся личностью и необычным святым. Современники описывают Кларета как человека скорее низкорослого (ростом около полутора метров). Складывается впечатление, что на протяжении всей жизни он переживал из-за своего роста: например, когда он пытался отказаться от назначения архиепископом Сантьяго де Куба, одной из названных им причин была та, что он слишком низкий для такой должности. Биограф Кларета Жасинто Бланк давал ему такую характеристику: Он был достаточно крепкого телосложения; по темпераменту — холерик, был склонен к некоторой резкости, благодаря чему был активен и решителен, поскольку умея владеть собой, он всегда был спокоен и вежлив; у него были сильные руки, живой взгляд… широкий лоб…[203] Характеристика души Кларета — задача посложнее; здесь мнения расходятся, и то именно по причине отсутствия хорошей биографической работы.[204] Одно ясно: он был чрезвычайно талантливым и способным человеком. Во время учебы он получал только лучшие оценки, а когда в Барселоне учился премудростям ткацкого мастерства, в нем видели гения. Его образование было глубоким и всесторонним. По собственному желанию он в течение пяти лет изучал философию и восемь лет — богословие. И хотя образование в Испании того времени оставляло желать лучшего, он нашел способ устранить недостатки. По собственной инициативе Кларет занялся изучением других дисциплин; занимателен тот факт, что будучи архиепископом Кубы он нашел решение определенных проблем, связанных с полетом на воздушном шаре, а свои замечания опубликовал в виде статей.[205] Об уровне и глубине своего знания он заботился на протяжении всей жизни.[206] В поверхностности, особенно у священников, Кларет видел основную причину зла в Церкви и в обществе. В «El collegial instruido», книге, адресованной кандидатам в священники, он, к примеру, пишет: Мой дорогой семинарист: В первой части этой книги мы указали средства, которые сочли приемлемыми для того, чтобы привести молодого человека к получению знаний и обретению добродетелей; во второй части представим основы, необходимые для того, чтобы священник был готов к практическим действиям, и задания свои выполнял усердно и ревностно. — Поскольку незнание того, что человек знать должен, и поверхностность в том, что уже знает, являются двумя основными причинами недооценки и даже небрежности по отношению к тому, что свято, посему мы сочли необходимым представить во второй части все то, что касается достоинства священника и чего оно требует в области образования и святости.[207] Воспитание, полученное Кларетом, было типичным для того времени: скорее патриархальное и достаточно строгое. Строгость и дисциплину он научился переносить мужественно, и это позволит ему в дальнейшем достичь больших успехов в апостольском труде, и наверное, — поскольку благодать опирается на природу, — в развитии религиозности и жизни молитвы. Он быстро осознал, чего хочет, и без остатка посвятил себя истине, любви, собственному призванию и собственному заданию. Даже врагов Кларета поражали его самообладание и, — что многие подчеркивали, — благость, то есть доброта и вежливость.
Многочисленные приятели и друзья Кларета — это один из симпатичных феноменов его жизни, свидетельствующий о его деликатном сердце и чувствительной душе. Крепкая дружба соединяла его с Хосе Кайшалем, который впоследствии стал епископом. С ним он обсуждал все важные планы, касающиеся своей апостольской деятельности. С ним же он досконально обсуждал дело основания конгрегации Кларетинов. Вместе они создали «Libreria Religiosa». Когда же в какой-то момент их дружба подверглась опасности по причине взаимного непонимания, именно Кларет был тем, кто первый сделал все возможное, чтобы прояснить недоразумение и дать возможность их дружбе развиваться и впредь. Такая же сердечная дружба соединяла Кларета с доминиканским монахом Франсиско Коллем. Поскольку монашеские ордена были в то время под запретом, Колль работал в епархии Вик. Они часто проводили вместе миссии для народа. Кларет восхищался Коллем, а Колль восхищался Кларетом. Кларет любил повторять: Где я собираю хлеб, еще можно найти колоски, но там где хлеб собирает Колль, колосьев уже не найти. В 1856 году Колль основал в Вике конгрегацию монахинь-доминиканок. Позже, в Мадриде, когда Кларет был исповедником королевы, Колль сотрудничал с ним и они оба размышляли об основании новой конгрегации. Франсиско Колль был причислен к лику блаженных 29 апреля 1979 года — это был первый беатификационный процесс, проведенный Папой Римским Иоанном Павлом II. Кроме Кайшаля и Колла мы могли бы назвать еще как минимум несколько десятком других друзей Кларета. Однако давайте обратим внимание на одного из его особенных друзей, дружба с которым свидетельствует о том, что вопреки расхожим представлениям он был человеком уравновешенным, отличавшимся открытым сердцем и освобождающей личностной зрелостью. Будучи человеком своего времени, Кларет относился к женщинам настороженно, был неумел и робок. В своей «Автобиографии» он признается, что почти не в состоянии разговаривать с женщинами, а лишь заговорит — покрывается румянцем.[208] Однако его жизнь свидетельствует о том, что он умел быть свободным и в этом. С графиней Хорбалан его соединяла подлинная, глубокая, духовная дружба. Он познакомился с ней, когда та уже была основательницей конгрегации, Madre Sacramento. Кларет стал ее духовным наставником. Оба они находились на высоком уровне духовной и религиозной жизни, оба состоялись как личности. Трудно себе представить то доверие, с которым Кларет относился к Madre Sacramento. Она была единственной женщиной, которую он принимал в своем кабинете, в своей комнате. Когда к нему приходили женщины со своими женскими проблемами, он отсылал их к Madre Sacramento. Когда заболевал, ее моментально о том извещали, прося как можно быстрее прибыть к нему. Кларет был первым, кто ее навещал. Однажды Madre Sacramento отравилась и была почти при смерти. Кларет поспешил к ней и выслушал ее исповедь. Когда оба они жили в Мадриде, то часто навещали друг друга, причем он бывал у нее чаще, чем она у него. Вместе праздновали день рождения Кларета и именины Madre Sacramento. В жизни благодати они достигли такого единства, что часто могли общаться без слов. Казалось, они непрестанно жили в «парапсихологическом» (мистическом?) общении, и впоследствии могли на расстоянии обратить внимание друг друга на происходящее. Часто после исповеди Madre Sacramento просила у Кларета разрешения указать ему на его несовершенства, что и делала. Дружба закончилась приятным сюрпризом. Буквально спустя несколько дней после беатификации Кларета (25 февраля 1934 г.) была причислена к лику святых Madre Sacramento (4 марта 1934 г.). Кто то заметил, что Кларет и здесь проявил себя как друг и джентльмен, призвав первенство за женщиной. Сегодня «отец Кларет» является покровителем конгрегации Madre Sacramento.[209]
Также и в святости «отец Кларет» был человеком своего времени. Эсхатология человека, особенно рай и ад, часто были главной темой как катехезы, так и проповеди и литературы. Отсюда берет начало развитие религиозной жизни святого. Сам он признается в своей «Автобиографии»: Первые мои воспоминания — о том времени, когда мне было около пяти лет. Помню, как я лежал в кровати и, вместо того, чтобы спать, — а я всегда мало спал, — размышлял о вечности. Думал: всегда, всегда, всегда. Я представлял себе пространства, к ним прибавлял еще и еще, и видя, что конца нет, ужасался и думал: неужели те, кому выпало несчастье быть осужденными навеки, никогда не перестанут страдать? Да, всегда, всегда, всегда будут каяться! Эти мысли рождали во мне огромную печаль, ибо по природе своей я очень чувствителен. Мысль о вечном осуждении оставила столь глубокий след в моей душе видимо потому, что я часто размышлял об этом. Этот образ всегда передо мной. Именно эта мысль более прочих заставляла меня трудиться, заставляет сейчас и будет заставлять впредь, пока я жив, обращать грешников с амвона, в исповедальне, с помощью книг, икон, бесед и т.д.[210] Если бы знал я, что человек может упасть в колодец или костер, разве не бежал бы я и не кричал, чтобы предостеречь его и спасти от падения? Почему же не делать мне то же самое, чтобы уберечь перед падением в колодец и адский огонь?[211] Я говорю себе: если бы сейчас загорелся дом, и случилось бы то ночью, когда обитатели дома и округи спят и не ведают об опасности, разве первый, кто заметит это, не закричал бы, не побежал по улице, с криком: «Пожар, пожар! Дом горит!»? Так почему же никто не кричит о том, что горит адское пламя, чтобы пробудить стольких людей от их летаргии, прежде чем они проснутся и окажутся посреди адского кострища?[212] К этому стимулу со временем добавится и еще один, к которому я вернусь позже, а сейчас скажу, что речь идет о том, что грех не только обрекает ближнего на вечное осуждение, но прежде всего является оскорблением Бога — моего Отца. О, эта мысль наполняет сердце мое болью и заставляет бежать… Я говорю себе: если грех — безграничное зло, то предостеречь от греха — значит, предостеречь от безграничного оскорбления Бога, моего благого Отца.[213] В этих последних словах Кларет представил конечный пункт своего духовного путешествия: любовь. Его девизом как архиепископа станут слова: «Любовь Христова подгоняет нас». В последние годы своей жизни он проводил детальное испытание совести на предмет любви. О Миссионере-Кларетине Кларет говорит, что он должен быть человеком, пылающим любовью ко всему и все любовью наполняющим. Епископ Франсиско Агилар, друг и первый биограф Кларета, утверждает, что книжка «El amante de Jesucristo» (Любящий Иисуса Христа) является одним из прекраснейших его произведений.[214] Однако Кларет не написал ее сам, а только перевел ее и издал. Но это показывает, как сильно он хочет изменить свою жизнь в жизнь любви. В действительности речь идет о прекрасной песне любви. В предисловии, ссылаясь на события в своей собственной жизни, Кларет пишет: Все же не подлежит сомнению тот факт, что просящему — дается. Поэтому я просил Бога о любви. О предстательстве в этом я молил также Богородицу — Матерь Прекрасной Любви. Поскольку я тосковал по любви, то не пропустил ничего, что помогло бы мне ее достичь. И Господь, не оставляющий без внимания настойчивую молитву, подарил мне эту книжку о любви… Друг восторженно протянул мне эту книгу, чтобы я ее прочел… Чтобы сделать ему приятное, я, несмотря на чрезмерную занятость, попытался ее прочесть, и с удивлением обнаружил, что в моих руках — нечто необычайное. В этой книге, как на поле, о котором говорится в Евангелии, сокрыто сокровище любви Господней… В этой книге, как на карте, я нашел путь, по которому должен идти, чтобы любить Христа. Она показала мне, что я должен делать и что предпринять, чтобы любить моего Возлюбленного… Идите, следуйте за мной, будем любить Того, Кто достоин нашей любви: Христа, первым нас возлюбившего и жаждущего нашей любви.[215]
Кларет не признавал никакой системы Ии школы; точнее говоря: от каждой школы или системы он брал наиболее ценное. В его духовной жизни мы находим многие черты игнацианской духовности, как и тех, что типичны для кармелитской школы. Прежде всего, Кларета привлекает духовность святой Терезы Авильской, святого Франциска Салези и святой Екатерины Сиенской.
В той степени, в какой Кларет делился своей духовностью с друзьями и общинами, его практическая религиозная жизнь навсегда останется его личным достижением и собственностью. Давайте попробуем вкратце представить основные черты его оригинальной, собственной духовности. Все в жизни Кларета, в его личности и мистике, было апостольством, все носило апостольский характер. Кларет был мистиком, и двигателем всей его жизни была мистика. Многие часы, проведенные за духовным чтением, в устной молитве, медитации и размышлениях, созерцании, совершенно изменили этого человека. Он был правдивым человеком и правдивым христианином, который, тем не менее, всю жизнь боролся со своими слабостями. Проникнутый живой верой, с неистовством мистика он старался быть едино со Христом, живя и поступая так, как Он. Кларет непрестанно задает себе вопрос: «Как поступил бы Христос в такой же или подобной ситуации?». Этот вопрос он задает себе даже в незначительных обстоятельствах будничной жизни; например, когда он плыл на корабле в Рим, ему хотелось делать это так, как делал бы Христос. — Во Христе Кларет познает Бога как своего Отца, благого Отца. Он убежден, что Бог горячо любит его, и сам изо всех сил старается любить благого Отца. — Кларет знает, что им управляет Дух Христа, Святой Дух. Однажды, во время проповеди в церкви Санта Мария дель Мар в Барселоне он внезапно прервал речь и воскликнул: «Дух Господень на мне!». Он позволял Духу Христа нести его, возвещать «лето Господне благодатное».[216] В его христоцентричной позиции решающую роль играет Дева Мария: Она — Матерь Иисуса и его Матерь. В своей богородичной духовности Кларет не следует ни одной школе или системе: Дева Мария — его Матерь, потому что Она — Матерь Иисуса. Всегда трудно говорить о добродетелях святого, ибо поскольку есть лишь одна добродетель — любовь, так есть лишь один добродетельный святой — любящий святой. В гармонично сформированной личности Кларета основными являются: пламенная любовь, последовательная строгость к себе и неизменная вежливость. — В «Автобиографии» он пишет: «Я говорю себе: сын сердца Марии — это человек, который пылает от любви, и жаром своего огня зажигает все вокруг… (abrasa por donde pasa)». — Строгость, скромность и умеренность позволили ему практически уподобиться святому Франциску Ассизскому. Ничто не могло удержать его от апостольских путешествий — ни холод, ни буран, ни издевательства, ни преследование, ни опасность покушения и смерти, ни духовные или физические страдания. — На протяжении многих лет в его духовных решениях повторяется одна фраза: «Всегда и независимо от обстоятельств я буду вежлив». Почти все, кто его знал, утверждали, что они были поражены его вежливостью. Повсеместно известна любовь Кларета к Церкви и верность Церкви. Порой мы даже склонны называть его верность «наивной и детской», но это всегда была верная, глубокая любовь. Всю жизнь Кларет с особой симпатией относился к нищим и слабым, к «отбросам общества». Став исповедником королевы, он чувствовал себя — по его собственным словам — птицей в золотой клетке, которая вновь и вновь пытается протиснуться между прутьями. Апостольство Кларет понимает пророчески. В апокалипсическом ангеле (Откр. 10) он видит символ своей миссии и деятельности. Ангел, чьи ноги напоминают столпы огня, который правой ногой стоит на море (Куба), а левой на земле (континент). Он рычит, как лев, и на его рык отзываются семь громов (сосредоточенные вокруг Кларета общины).[217] Кларет видит в этом такое же веление, какое было дано пророку Исайе: «Взывай громко, не удерживайся; возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззакония его, и дому Иаковлеву — на грехи его» (Ис 58, 1).
Немногие могут сравниться с Кларетом. Активный, предприимчивый, понимающий проблемы своего времени и ищущий правильные решения, он опережал свою эпоху. В связи с беатификацией Кларета Папа Римский Пий XI говорил о нем в частном разговоре: Наш новый блаженный… действительно выдающаяся личность… Неутомимый апостол… И, кроме прочего, современный организатор… Великий первопроходец Католического Действия почти что в современной форме… Что касается прессы… он, несомненно понимал ее огромное значение. Для современной прессы, для книги или газеты недостаточными казались ему любые жертвы. И еще он был плодовитым писателем… Его стремление к широкой популяризации брошюр, листовок, было чем-то особенным, почти неповторимым… Он очень хотел, чтобы написанное слово дошло до всех и до каждого… Апостольская деятельность Кларета часто рождает чувство подлинного восхищения.
он также многого достиг, особенно если вспомнить, что у него было много и других занятий. По правде сказать, он был человеком необычайно энергичным, подвижным, нуждавшимся в минимальном количестве сна, и тем не менее, объем его работ необъясним. В различных своих публикациях он занимался совершенно разными вопросами. 121 дело, которое он написал, это 145 томов общим объемом 121000 страниц. Некоторые из его работ были переизданы более 300 раз, каждое издание выходило тиражом от 10 до 20 тысяч экземпляров. Общее число публикация Кларета, появившихся на книжном рынке составляет 11 миллионов экземпляров общим объемом более 2,5 миллиарда страниц. Бестселлером (несомненно не только в то время, но и в сравнении со всеми книгами, изданными в современной Испании) была книга Кларета «Camino recto i seguro para llegar al cielo» («Прямой и верный путь на небо»; первое издание вышло на каталонском диалекте в 1843 году, на испанском языке — в 1846 году). В начале двадцатого века в различных книжных магазинах было продано несколько миллионов экземпляров этой книги.[218] Писательство, однако, не означало для автора материальной выгоды, оно было лишь средством миссионерской деятельности. Издательство недолжно было платить ему гонорар; Кларет сам помогал финансировать тиражи и покупал книги в больших количествах, чтобы раздавать их бесплатно. Во время шестилетнего периода пребывания и работа на Кубе «отец Кларет» раздал более 200 000 книг и почти миллион листовок и иконок. Во время двадцатилетнего пребывания в Мадриде он распространил 600 000 тысяч публикаций, вышедших в «Libreria Religiosa» — издательстве, которое он сам основал. У другого мадридского издательства он купил 900 000 публикаций, которые также раздал бесплатно. Во время путешествия с королевой через Мадрид и Андалузию Кларет раздал 20 центнеров книг. Кларет любил повторять: Лучше раздавать книги, чем деньги. Книги могут дойти дальше, чем священники, — настолько он был убежден в силе печатного слова. До наших дней сохранилась память об одном из малозначащих событий со времени его деятельности в Каталонии — событии, которое в равной степени могло произойти во времена св. Франциска Ассизского. Ревность «отца Кларета» в области пропаганды хорошей литературы передалась маленькому Мигелю Итеру, который обвесил своего осла всевозможными ценными книгами и отправился миссионерским путем по следам «отца Кларета». Как и тот, он также жил на подаяние, не хотел денег за свою работу. Когда Кларет создал свою общину, маленький Мигель присоединился к миссионерам, чтобы им помогать. Впоследствии он был рукоположен в священники.
21 августа 1858 года Папа Римский Пий IX направил святому письмо, в котором писал: С многих сторон мы слышим о том, что благодаря Твоему делу (хорошей прессе) Испанская Церковь обрела великую пользу и благодеяние. Уже вышло в свет, и еще выйдет, много книг, они достигли отдаленных уголков Испании, благодаря им испанский народ живет в вере, воспринятой им от предков.
— это значит, что только мистика его любви позволяет понять необыкновенные достижения «отца Кларета». В нем была какая-то неудержимая внутренняя динамика. Дела Царствия Божия и судьба человека не давали ему покоя. Кларет проводил на молитве около шести часов в день. Ему было хорошо известно, что тот, кто отказывается от молитвы, чтобы успеть больше сделать, очень быстро убедится в том, что сделал меньше, поскольку меньше молился.[219]
Работа на Соборе и настроение в Риме неблагоприятно сказывались на здоровье «отца Кларета». Поэтому он был вынужден вернуться во Францию. Кларет поехал на юг страны, к своим миссионерам. 23 июня 1870 года в 11 часов он остановился в Прадес. Там он почувствовал себя лучше, но уже во время своих последних реколлекций писал: Земля для меня — место изгнания. Мои мысли, желания и мечты устремлены к небу. Отдых в Прадес продолжался недолго. Пятого августа настоятеля общины предупредили о том, что Кларета хотят арестовать и выслать из страны. Политические интриги еще не закончились, влияние Кларета на королеву продолжало беспокоить многих. Святому пришлось тотчас же уехать, даже не попрощавшись со своими миссионерами. Одетый как простой священник, он бежал к цистерцианцам в Фонфруа. Но уже спустя несколько часов власти шли по его пятам, называя Кларета заговорщиком. В начале сентября «отец Кларет» стал на глазах увядать. Апоплексия стала началом ожидания худшего, что только могло произойти. Отец Шифре. Генеральный настоятель миссионеров-кларетинов, спешно отправился навестить больного и 8 октября преподал Основателю Конгрегации таинство больных. Пользуясь случаем Кларет принес общине обет, сказав, что желает умереть как один из Кларетинов. 14 октября пришло очередное плохое известие. Республиканцы из Нарбонны угрожали напасть на монастырь и убить «отца Кларета». Преследование достигло своей кульминации. Известие о новой опасности скрыли от умирающего. Вот несколько записей из дневника отца Клоте, друга Кларета, о том, как протекала его болезнь. 15 октября: Я опасаюсь, что приближается последняя минута… Он не выпускает из рук распятия. 16 октября: Больной не чувствует изменений в своем состоянии, невозможно описать его спокойствие и внутреннюю радость. 17 октября: Мой больной провел ночь спокойно. Тревога прозвучала в 11 часов ночи. 18 октября: Отец Кларет попросил: «Отнеситесь ко мне с терпением». 19 октября: Отца Кларета мучит нестерпимая жажда. Его спокойствие необычайно. Ночью был страшный кризис. 20 октября: Цистерцианец о. Амадей, некогда бывший врачом, говорит: «Он чувствует себя хорошо, ничего больше мы сказать не можем. Будем делать все, что в наших силах, а Бог дополнит наши старания». 21 октября: Боюсь, что на днях наш Основатель отец Кларет нас покинет; он почти не слышит, а его ладони ничего не чувствуют… Он очень плох. 22 октября: Его слух еще более ослаб. Ладони чувствуют прикосновение лучше, чем прежде. Он едва шевелит губами…Он очень плох. 23 октября: В 10 часов утра врач сказал, что состояние больного весьма серьезно, и мы должны считаться с тем, что в любую минуту может произойти непоправимое. Он сказал мне нечто, чего я не понял. Пока я размышлял, он сотворил рукой крестное знамение. Я отпустил ему грехи. Кажется, что Кларет молится. В 11 часов ночи мне показалось, что он уже умирает. Агония продолжается. Наверное, он очень страдает, однако выглядит спокойным. 24 октября: Силы его покидают. В 8 часов утра отец Амадей сказал мне: «Это уже последние минуты, уверяю вас!». Внезапно комнату наполнили цистерцианцы. Кларет посмотрел на меня с любовью и уснул навсегда. Сейчас 8.45».[220]
Так умер великий апостол нашего времени окруженный и оплакиваемый своими миссионерами и цистерцианцами в Фонфруа. Он чрезвычайно много работал и многое претерпел, всю свою жизнь был путеводной звездой неодолимой любви. Теперь же он вернулся к истоку и цели любви, дабы обрести венец, который Господь уготовал для своих апостолов. В день похорон, когда монахи пели Requiem над гробом великого усопшего, им помогала петь маленькая птичка, которая переставала петь лишь тогда, когда пел священник у алтаря. На надгробной плите была выбита надпись: HIC JACET ILLMUS. ET RMUS. D. ANTONI MARIA CLARET ET CLARA, ARCHIEPISCOPUS TRAJANOPOLITANUSIN PART. INFIDEL., EX HISPANIA ORIUNDUS ODIIT IN MONASTERO SANCTAE MARIAE DE FONTE-FRIGIDO DIOECESIS CARCASSONENSIS IN GALLIA, DIE 24 OCTOBRIS ANNI 1870. A NAT. DOM. AETATIS SUAE 62. DILEXI JUSTITIAM ET ODIVI INIQUITATEM, PROPTEREA MORIOR IN EXILIO BREV. ROMAN, DIE 25 MAJI, LECT. VI S. GREG. P. P. VII.[221] Последние слова, которые якобы произнес перед смертью Папа Римский Григорий VII, являются квинтэссенцией всей жизни св. Антония Марии Кларета: «Я возлюбил праведность и отверг неправедность, поэтому умираю в изгнании». В 1897 году прах Кларета был перевезен в Вик, столицу епархии, из которой святой происходил. 25 февраля 1934 года Папа Римский Пий XI причислил его к лику блаженных, а 7 мая 1950 года, во время празднования Юбилея, Папа Римский XII провозгласил «отца Кларета» святым. Святой Кларет любил Бога и людей, желал всем лишь добра, хотел, чтобы все поступали по-доброму. Он умер так, как того сам желал: без денег, без долгов, без грехов, исполненный любви к Богу и людям. Спустя сто двадцать четыре года после смерти Кларета его личность становится все больше и больше известна. Он был Отцом Первого Ватиканского Собора (и единственный из его участников, который был канонизован), а Второй Ватиканский Собор вернулся к вопросам, которые были столь близки сердцу Кларета: Церковь, какой ее видел Христос, подлинная христианская жизнь, укорененная в Евангелии, бедность в Церкви и в мире, достоинство человека, знаки любви… знаки времени!
Глава X. МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ЛЕГЕНДОЙ Что говорят о св. Антонии Кларете Люди, с которыми встречался Кларет вначале своей «миссионерской деятельности» в Каталонии, только что пережили войну с Наполеоном, провели два года в партизанской борьбе (guerrillas). Каждодневные дела, настоящая работа отошли на второй план, повсеместно царил страх перед нападением солдат или партизан, поскольку они были непредсказуемы. Тем временем Испания утратила свои колонии в Латинской Америке. В Испанию из Америки перестала течь серебряная и золотая реки, и испанца потеряли возможность чеканить монету. Это звучит комично, однако на протяжении десятком лет в Испании будут лежать товары, которые нельзя будет продать по причине отсутствия денег. Крестьяне и ремесленники вновь начали бросать работу, отказываясь от прибыли. Цены упали, снизилась покупательная способность. Вернувшийся из изгнания новый король Фердинанд VII всех разочаровал. После смерти короля начались монархические войны, которые опустошили Каталонию. А когда все закончилось, большинство мужчин настолько успели привыкнуть к солдатской или партизанской жизни, что уже не могли перестать быть guerilles. Самыми популярными «профессиями» стали воровство и контрабанда. Среди людей царило угнетение, а порой и просто депрессия. Многие видят в этом причину «бесовской одержимости»: уныние и отчаяние доводили многих до нервного расстройства и припадков. В такой ситуации, что очевидно, все люди — осознанно или неосознанно — ожидали помощи и помощника: ждали пророка, мессии. Преодолеть отчаяние возможно лишь при условии, что в человеке живет надежда на будущее. Не подлежит сомнению то, что потребность порождает желание, а желания порождают мечты! Через желания, рожденные потребностью, проглядывают архетипы: это время рождения мифов, и даже сказок. Так возникли, особенно в Каталонии (где по причине голода и холеры нищета приобрела угрожающие масштабы), легенды вокруг личности Кларета, в которых реальность перемешалась со сказкой и мифами. Х. Винценс Вивес, ведущий испанский историк, утверждает, что девятнадцатый век в Испании еще ждет своего исследователя. То же самое во многом можно сказать и о жизни и делах Кларета: о его работе среди населения Каталонии и на Кубе, а также о его участии в событиях при дворе королевы в Мадриде, имевших значение для всей Испании. Как говорил Людвиг Виттгенштайн: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать».[222] Быть может, в том, что касается Кларета, история часто нуждается в легенде, чтобы все не превратилось в сказку, поскольку молчание, по мнению самого Виттгенштайна, перед лицом важнейших вопросов, перед лицом тайны, уступает место мистике. Согласно Древерманну, невыразимое пытается дать о себе знать в архетипических образах и символах.[223] Не исключено, что именно так и рождаются легенды. Кристобаль Фернандес издал «документированную» биографию св. Антония Марии Кларета.[224] Книга эта несомненно имеет документальный характер, однако во многом она недостаточно критична и путает историю с легендой. Итак, многое из того, что кажется нам лежащим на границе реальности и вымысла, мы соберем воедино. Некоторые из тех вещей более близки к действительности, другие — к легендам. Важно одно: не исключено, что ощущение легенды и мифа лучше помогает понять человека и его свойства, нежели острая критика. И в этом пусть нашим наставником станет сам народ: именно благодаря ему мы располагаем многим легендами о св. Кларете.[225]
(1808-1847) Провидение против силы волн. Маленький Кларет не умел плавать. Чтобы восстановить свои силы и подлечиться, двенадцатилетний мальчик часто приходил на берег моря: морской воздух и перекатывание волн действовали на него благотворно. Но море — не детская площадка. В какой-то момент огромная волна, словно большая лапа, затянула его в море. Испуганный Кларет призывал на помощь Деву Марию, Матерь Иисуса. И море своими нежными руками вновь вернуло его на берег, даже не замочив ему одежду.
Не оставленный в искушении Кларет в расцвете сил. Грипп принудил его лечь в постель. И вдруг ему приходится сражаться за свое целомудрие. Повернувшись на другую сторону, он увидел, что не он не один: рядом с ним Дева Мария. Прекрасная Госпожа! Кларет узрел себя пред ней как малое дитя, а Она увенчала его венком победы. И в этот момент, с другой стороны, он увидел «легион» бесов. Спустя тридцать пять лет Кларет рассматривал икону Богородицы и увидел в ней пришедшую на помощь Деву в минуту его греховной слабости.
Бандиты — тоже люди Казалось, что после наполеоновских войн в Испании прежние guerilleros знали только одну достойную профессию — разбой. Кларет шел пешком через Пиренеи в направлении Марселя, чтобы оттуда отправиться в Рим, как вдруг, среди гор, услышал приказ: «Руки вверх!». Это были бандиты. Кларету пришлось присоединиться к остальным схваченным пленникам, но он быстро заметил, что разбойники не слишком серьезно относятся к своему занятию. Прикинувшись уставшим, он все больше отставал, пока разбойники, наконец, вовсе не потеряли его из виду. Так ему удалось от них убежать.
Каждому иногда приходится быть врачом Хаос монархических войн смел с лица земли всех врачей. Кларет, воспользовавшись советами знающих людей, изучает свойства лекарственных трав. Он бродит по горам и долинам в поисках целебных растений. С тех пор, как говорят жители Виладрау, где Кларет был в то время настоятелем, больше никто не умирал. В лекарственных травах жители видели силу чудотворения святого Кларета.
Когда нет пожарных, случается «чудо»! Идет 1841 год, Кларет намеревается оставить приход в Виладрау. За день до его отъезда во дворе его приятеля, дона Хайме Бофилла случился пожар. В то время еще не было моторизированной пожарной стражи, а соседи со своими ведрами были бессильны перед силой огня. Творя крестное знамение, Кларет сделал то, что каждый священник мог сделать с любовью, но без особых усилий. Еще многие и многие годы соседи рассказывали о том, что от крестного знамения огонь утих и погас. Ты услышь глас Божий — Почему ты не ходишь на проповеди «отца Кларета?», — спрашивает молодой человек у своего друга. — Мне больше по душе хороший ужин! — Если пойдешь со мной, обещаю тебе отличный ужин! — Договорились! Во время проповеди друг спрашивает: — Тебе нравится? — Не очень. Скука, как у всех проповедников. В этот самый момент Кларет говорит с амвона: «Это действительно так — я такой же проповедник, как и другие. Но ты услышь глас Божий и обратись!». Кларет продолжал проповедь дальше. Юноша сказал: «Этот проповедник — просто чудотворец!», а после проповеди приступил к таинству исповеди.
Тот, кто нуждается в исповеди,не должен ее откладывать Погонщик ослов обратился к «отцу Кларету»: — Ваше преподобие, не могли бы Вы исповедать моего осла? — А что с тобой самим? Ведь ты уже семь лет не исповедался. И «отец Кларет» начал, а погонщик ослов закончил исповедание. Исповедь на обочине!
А кто, собственно, исповедует? В Сан Хуан де Оло люди удивлялись: во время исповеди им не нужно читать список своих грехов — им подсказывает сам Кларет. Достаточно сокрушаться о грехах, принять отпущение грехов и исполнить епитимию… Кларет избавил их от того, что тяжелее всего дается.
Бог радуется, распахивая небо перед людьми В начале октября 1843 года Кларет вел реколлекции для монахинь-кармелиток в Вике. В одной из проповедей он говорил о том, что во время утренней молитвы просил Бога о подаянии. На вопрос, что это за подаяние, он ответил: «Чтобы все монахини попали в рай!», а в сердце услышал ответ: «О да, все они будут в раю!». Говорят и иначе: В одном монастыре в Вике монахини спрашивали «отца Кларета», все ли из них будут в раю. Кларет, бывший тогда уже архиепископом, обратился с этим вопросом к Богородице. Прошли дни, монахини поинтересовались, стало ли ему что-то известно. «Отец Кларет» ответил, что они могут быть спокойны: все отправятся в рай; но так как они несерьезно относятся к обету молчания, состарятся в чистилище.
Бог приказал ангелам Своим нести тебя на руках В начале 1844 года Кларет читал проповеди в Риполл. Его друг о меценат дон Фортиан Брес поскользнулся в Вике на лодке и сломал ногу. Ему очень хотелось рассказать об этом Кларету, однако с самого утра Кларет, движимый какой-то внутренней силой, вышел в снежную бурю и направился в Вик. Потом люди говорили, что человек, который отправился за ним следом, чтобы помогать ему в пути, не нашел на снегу никаких следов. А в семь утра Кларет уж был в Вике!
Дух изливается на землю как дождь Однажды Кларет читал проповедь в Барселоне, в прекрасной церкви Санта Мария дель Маар. Внезапно он замолчал, ударил кулаком по амвону и три раза повторил: «Дух Господа на мне!». Слушатели изумились, а Кларет добавил: «Это так же истинно, как то, что через несколько дней на этот город прольется ливень». Так и случилось.
Слепым нести прозрение Донья Франсиска Солер много лет страдала сильными глазными болями. Ее мучила опухоль и никто не был в силах ей помочь. Кларет не был врачом и не мог оказать ей медицинскую помощь, но он возложил руки на глаза женщины, помолился… и опухоль исчезла.
Мать + две дочери = три ангела В 1844 году, Во время миссий для народа в Барселоне, Кларет шел по улице и услышал необыкновенную музыку, которая вторила молитве розария. Он осмотрелся и увидел в оконной раме трех прекрасных поющих ангелов. Кларет вошел внутрь и нашел в жилище молодую женщину и двух ее дочерей, погруженных в молитву розария. И тогда Кларет все понял!
Даже когда бес музицирует, музыка не звучит Перед проповедью Кларета в Масноу народ пел. Кармелит Хуан Кинтана хотел начать песнь под аккомпанемент органа, но раздались какие-то непристойные звуки. Кларет крикнул ему с амвона: «Вытяните регистр флейты, в ней бес сидит». После этого все звучало гармонично.
Исцелять как Иисус Одна монахиня в Тейя многие годы с трудом передвигалась. Медицина уже махнула на нее рукой. Кларет же обложил больные ноги монахини тканью, смоченной в отваре цветов сирени. Потом рассказывали: монахиня встала, и начала ходить.
Излишнее рвение В Калейя жил один пьяница, который многие годы почти не просыхал… на зло соседям. Проповеди Кларета настолько его потрясли, что он в один миг бросил пить. Доктора пытались применить методику постепенного отвыкания, но он ничего не хотел слышать… и умер. Чрезмерное и бездумное рвение небезопасно! Наверняка, Кларет не желал этого.
Черен как уголь, с огнем в руке В Монистроле двое пьяниц у входа на постоялый двор увидели проходящего мимо миссионера Кларета. Кто-то из них сказал: «Если бы этот мешок угля горел, мы могли бы от него прикурить!». Кларет приблизился к ним, а на его ладони лежал тлеющий кусочек древесного угля. Пьяницы испытали потрясение.
Помощь ценой контрабанды Тяжелая ситуация тех лет подталкивала многих заняться контрабандой (как утверждают некоторые историки того времени). На пути из Матаро в Барселону Кларет по привычке присоединился к одному простому человеку с узелком на плече. Внезапно человек задрожал. Появились стражи закона, а этот человек хотел перепродать табак. Кларет попросил своего спутника отдать ему узелок. Полицейские спросили у Кларета что у него в мешке, на что святой ответил: «Фасоль». Полицейские посмеялись, проверили узелок… и действительно, в нем оказалась фасоль! Кларет со спутником продолжили путь, и тот человек подумал: «Раз уж не табак, то по крайней мере пусть будет фасоль». Однако, придя домой, он нашел в узелке табак. Это помогло человеку помочь своей семье в нужде.
В болезни молись Богу В 1845 году в Фигересе жил один юноша, страдавший чесоткой: болезнь протекала столь тяжело, что тот бился головой о стену и мечтал о смерти. И вновь Кларет сделал совсем немного, лишь то, что было в его силах: помолился и возложил на больного руки. Но благодаря этому «немногому» все изменилось: юноша выздоровел. Евангелие от Марка оканчивается словами: «…возложат руки на больных, и они будут здоровы» (16, 18).
Не издевайся впредь В Валльсе (провинция Таррагона) на протяжении всей проповеди Кларета двое молодых людей смеялись и разговаривали. В своих «шалостях» они дошли даже до того, что один из них бросил в проповедника апельсин… потом второй. Но когда все пошли по домам и церковь опустела, этот юноша так и остался сидеть на скамейке. На просьбу ризничего покинуть храм он ответил, что не может, что как будто приклеился к этой скамье. Ризничий побежал к Кларету, на что святой ответил, что юноша может спокойно идти домой, а побеседуют они завтра. Юноша послушался, а на следующий день состоялся его разговор со святым.
«Промой глаза чистой водой» Так сказал Кларет встреченному им на улице маленькому слепому мальчику, Антонио Форкаделло. Мальчик умылся чистой водой и прозрел. Кларет добавил: «Промывай глаза чистой водой каждый день».
Первое покушение В сентябре 1846 года Кларет проповедовал в Торредембарра, местности, расположенной на берегу Средиземного моря неподалеку от Таррагоны. Во время проповеди какой-то человек выстрелил в проповедника. Не попал. Слушатели впали в замешательство. Проповедник же спокойно сказал: «Не принимайте это так близко к сердцу, зло не в силах уничтожить плоды проповеди».
У Бога — свои помощники Кларет хотел переправиться через реку Бесос, и только он начал снимать ботинки, как перед ним появился ребенок: «Не снимайте ботинки, я вас перенесу!». Кларет улыбнулся… но уже оказался в руках мальчика, который действительно переносил его на другой берег. Кларет обрадовался, ведь он всегда говорил, что больше всего его раздражает необходимость переходить через реки.
Доверие разбойников И вновь Кларету пришлось иметь дело с бандитами. Он путешествовал в Сан Эстебан де Бас до Олост, и вдруг услышал окрик: «Стой, настоятель! Деньги или жизнь!». У кларета не было денег, поэтому он мог отдать только жизнь. Но он был должен прочесть проповедь в Олот, его ждали люди! Поэтому он попросил бандитов поверить ему и уверил, что после проповеди непременно будет возвращаться той же дорогой. Бандиты переглянулись, посмеялись и отпустили Кларета. Но спустя несколько часов «поп» появился опять. Теперь они уже беседовали как знакомые, а спустя некоторое время бандиты приступили к исповеди.
«Ангелам Своим заповедает о тебе — Кларет путешествовал в Ористу. Шел густой снег, который засыпал дороги густым слоем. Вдруг рядом с ним появился молодой человек и шел с ним до ближайшей местности. Кларет заметил, что юноша не оставляет следов на снегу, следовательно, это наверняка ангел. Ангел, не забывший веление Бога!
Зрелый виноград Порой Кларет помогал весьма простым способом. Была как то маленькая девочка, у которой была парализована рука. Кларет показал ей гроздь зрелого винограда и предложил взять его. И девочка протянула руку.
От имени Кларета Поскольку люди так много рассказывают о помощи, исцелениях или решениях, сделанных Кларетом, различные шарлатаны начинают выступать от имени «отца Кларета» — так, словно они его братья или родственники, выдавая себя за целителей. Вспоминая слова апостола Павла, можно бы было сказать: «Даже если им удалось…».
Кларет заболел Однажды у Кларета была на боку глубокая рана — такая глубокая, что почти было видно ребра. Началась гангрена. Рана — как потом говорили люди — выглядела так, словно ее сделали когтями. То наверняка должен был быть дьявол! Необходима операция, но когда наконец до нее доходит, доктора не находят больного в постели. От раны остался только шрам.
Тайна призвания Божия Как то раз, четверо мальчиков играли в «мессу», а пятого в свою игру не приняли. Кларет посмотрел на них и усмехнулся: «Забавнее всего того, что этот пятый и станет настоящим священником!». И действительно так случилось: иезуит, о. Эстанислао Марк Солорнеу — именно о нем речь — умер в Маниле в 1897 году.
Блеск в глазах может быть знаком призвания Летом 1847 года к Кларету пришли двое молодых людей, чтобы поговорить о священническом призвании. После короткой беседы Кларет сказал первому из них, юному Падросу, что стезя священника не для него. А другому, робкому пареньку с блестящими глазами, Кларет предрек, что он будет священником и монахом. И действительно, Хосе Альмато впоследствии вступил в орден доминиканцев в Оканья, а еще через пятнадцать лет, 1 ноября 1861 года в возрасте тридцати одного года, умер мученической смертью во Вьетнаме (и был причислен к лику святых).
Распятый Христос и сегодня исцеляет Как известно, Лонгин — так гласит легенда — благодаря крови Христовой под Его крестом обрел благодать прозрения, и об этом мы всякий раз читаем в «Актах Пилата». Однажды Кларет проповедовал в Вике. Кроме прочего он сказал, то именно в это момент один слепой человек в городе обрел зрение. Речь шла о некоем Педро Оме, которому Кларет обещал помочь.
(1847-1848) Вода — это жизнь На Гран Канария люди с нетерпением ожидали, когда же пройдет дождь. Кларет, как ветхозаветный пророк Илия с горы Кармильской, предрекший ливень после долгой засухи, во время проповеди в Тельде сказал, что дождь начнется еще прежде, чем закончится проповедь. Каково же было удивление людей, когда после проповеди они возвращались в свои дома под струями.
«Демонизм» — даже на Канарских островах Нищета может быть демонической и вызвать бесовские явления. В Тельде Кларет встретил двадцатипятилетнюю девушку, сотрясаемую конвульсиями. Он избавил ее от одержимости простым способом — своей добротой и спокойствием.
Слово Божие — это спасение В другой раз Кларет произносил проповедь в Арукасе на Гран Канария, на главной площади города. Внезапно подул порывистый ветер, сбрасывая на землю горящие лампы. В темноте прозвучал раскатистый голос Кларета: «Все, что я вам говорю, такая же правда, как и то, что ни одна лампа не разбилась». Люди не могли прийти в себя от удивления — ведь все действительно было так, как сказал Кларет!
(1851-1857) Предсказание землетрясения Во время первого пастырского посещения епархии епископ Кларет обратил внимание на то, что вскоре произойдет землетрясением, а во время землетрясения —эпидемия холеры. Наконец, он предсказал, что Куба обретет самостоятельность и независимость от Испании. Он неустанно подчеркивал: все это предостережения, цель которых — научить относиться серьезно к Богу и Его делу.
Среди больных холерой О том, что эпидемия холеры охватила Сантьяго де Куба, архиепископ Кларет узнал уже в пути. Прервав его, возвратился в Сантьяго и проводил предполуденное время среди больных. При случае давал также почти все имеющиеся деньги.
В экстазе Как-то раз Кларет совершал Евхаристию для учениц конгрегации сестер-кларетинок на Кубе. В проповеди он произнес слова святого Петра: «Ты Христос, Сын Бога живого» (Мф 16, 16). Воздел руки, и неожиданно все увидели, что он духовно отсутствовал, касаясь земли только носками ботинок. Через несколько минут вернулся на землю и продолжил служить Мессу. Восхищение вызывает лёгкость.
Как шоколад Некий отец Балта из Сантьяго де Куба прослыл не только знатоком латыни, но и любителем горячего шоколада; не мог вообразить себе без него неба. Узнав об этом, архиепископ пригласил его к себе на чашку доброго chocolatada. Кларет спросил гостя, как ему нравится шоколад. «Он как архиепископ, — ответил отец Балта, — совершенный и почтенный». Далее архиепископ, следуя шутке, велел подать очень густой шоколад. На вопрос о вкусе отец Балта ответил: «Он как архиепископ, Кларет и Clara»[226].
(1857-1868) Все будут в раю. В 1865 году Кларет проводил в Вике реколлекции для Кларетинов. Кроме прочего он говорил о том, что все Кларетины, верные своему призванию, попадут на небеса… Такое обещание давали своим последователям многие основатели орденов и конгрегаций… Давал их христианам и сам Иисус… не только верным, но и тем, кто обратился в последние секунды своей жизни; например, разбойнику, который умирал рядом с Ним на кресте. Уверенность в том, что спасение придет, которая живет в сердцах людей, является глубоко христианской по сути. Кларетины, вспоминая о словах своего основателя, говорят о promesa consoladron — утешительном обетований. Несомненно то, что об утешительном обетовании Христа должны говорить все христиане, ибо Он опередил нас, чтобы нам приготовить место в доме Отца. Все решает добрая воля… Бог с самого начала был полон решимости спасти нас.
Перед лицом террористов Мы знаем, что на жизнь Кларета было совершено по меньшей мере двадцать покушений. Архиепископ и исповедник королевы, он с раннего утра садился в исповедальне и не единожды с самого утра в исповедальне появлялся кто-нибудь, кто хотел его зарезать. Помогала ли ему интуиция, или особое чувство святого, но ему удавалось сразу же понять, что происходит. Как правило, уже в первый миг Кларет настойчиво требовал от человека отложить кинжал в сторону. Часто подобные «убийцы» появлялись и у него в доме. Однако как только они вставали на пороге, Кларет обезоруживал их своим спокойствием и доброжелательностью. Масоны того времени, а в Испании они были ярыми антиклерикалами, действительно решила устранить Кларета. Как то раз ему прислали гроб, в котором лежала записка: «И ты скоро будешь трупом».
«Дитя Иисус… как это чудесно!» Однажды, совершая литургию в церкви конгрегации св. Михаэли Пресвятого Таинства, архиепископ вдруг замолчал. Все были удивлены и спрашивали, что произошло. Кларет ответил: «Богородица положила мне на руки Дитя Иисус. Это было так чудесно!».
«Вечная дарохранительница» Кларет много раз повторял, также и в «Автобиографии», то, что сказал ему Иисус: что Он присутствует в нем евхаристически от одного св. Причастия до другого. Христиане хорошо знают, что Христос с Отцом и Духом Святым обитают в сердцах людей, исполненных Его благодати. Кларет относился к евхаристическому присутствию Христа в своей жизни очень серьезно и желал быть вечной дарохранительницей.
(1868-1870) Террористы на Первом Ватиканском Соборе Во время Первого Ватиканского Собора один человек исповедовался у архиепископа Кларета и во время таинства сообщил, что под часовней, где проходили пленарные заседания собора, находятся несколько емкостей, наполненных сильновзрывчатым веществом, которое должно взорваться в тот момент, когда в часовне соберутся все отцы собора. Кларету было разрешено обнародовать эту информацию, и отцы собора и сам Собор были спасены. Какое-либо историческое подтверждение данного факта отсутствует.
Еще раз о смерти Кларета Кларет умер 24 октября 1870 года в 8.45. Один из его друзей и единомышленников, отец Курриус, находился в Валлсе (провинция Таррагона) и, разумеется, ничего не знал о смерти святого. Но в это самое время раздался звон дверного колокольчика, который зазвонил сам… не было видно руки, которая бы его пошевелила. Позже отец Курриус узнал, в котором часу и какого дня умер отец Кларет, и понял, почему так нетерпеливо звонил колокольчик. А вечером над всей Европой можно было наблюдать северное сияние. Во время траурной мессы в монастырской церкви пела птица; когда же монахи начинают петь, она замолкала и вновь пела, когда замолкали монахи.
--------------------------------------------------------------------------------
|
|||||||||||||||||||
 |
|||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||
 |
|||||||||||||||||||
 |
ХОСЕФ Г. КАСКАЛЕС